У Марианны все внутри закипело, сердце защемило, к горлу подступил комок.

– К делу! – вновь напомнила девочка, не давая опомниться. – Уничтожив Элизиум, Вихрь не остановить. Я помню, как шагнула в Вихрь. Едва соприкоснувшись с ним, я перестала осознавать себя, стала частью Вихря. Во плоти цыганки Малы я пробудилась. Когда ступаешь в Вихрь, теряешь сознание. Осознание обретается во плоти, если повезет, или в Элизиуме среди толпы бесов, ожидающих маршрутку. Но Вихрь питает не сознание, а живая энергия, которая в избытке накопилась в самом Вихре за счет сбежавших из недр душ, что застряли в нем. Элизиум обладал ценностью на заре Вихря, пока не открыли новый источник для его существования. Сейчас Вихрь нужен Элизиуму, его обитатели жаждут занять свое место, заместить ничего не ведающие земные души.

– Получается, Вихрь генерирует энергию сам в себе? Что же делать?

– Илья Седых – помнишь такого? Он открыл мне глаза. Надо отрезать путь Вихрю. Закрыть ворота может лишь тот, кто их открыл. Путь Вихрю открыла Бусинка. Ее надежда и страх всколыхнули ветер, дав Вихрю жизнь. Только Бусинка способна унять бурю. Она дала Вихрю силу, она ее и заберет. Осталось собрать Бусинку… Из всех Бусинок.

Три карты отразились на экране смартфона.

– Вот я, – сказала Марийка, показав на карту с надписью «Шут»: юноша, странник с узелком и белой розой в руке, беззаботно шагает вперед, глядя в небо; не ведая опасности, он подходит к краю пропасти, готовый сделать роковой шаг. – Я – свободная от грехов прошлого обновленная душа, пришедшая в мир. Я – начало пути. С меня все начинается, мною и оканчивается.

Ладонь Марийки коснулась второй карты. Под картинкой с изображением человека, подвешенного за ногу на перекладине, значилось название аркана.

– Повешенный, – прочла Марианна. – Дай-ка угадаю, кто это? – спросила она, и вопрос прозвучал с упреком.

– Ты верно понимаешь, – бесстрастно продолжила девочка. – Это – ты. Жертва, но жертва добровольная. Твоя жизнь – искупление, необходимая пауза перед восхождением души на новый уровень, недосягаемый для Гидры. Так решила Мала, шувихани. Так решила ты, отзеркалив свою душу и создав ту, что теперь пытается все это до тебя донести. Жертва ради нового начала – вот кто ты есть.

– А третья – кто? Верховная жрица, полагаю?

– Верно. – Марийка указала на третью карту: меж двух колонн восседает монахиня в длинном одеянии, держа на коленях свиток. – Покровительница тайных знаний, шувихани. Все трое – части Бусинки, а три разделенные Бусинки – части единого целого.

– Я и ты – обе здесь. Я понимаю. А цыганка? Неужели она еще жива? – Голос Марианны дрогнул.

Даже теперь, когда она знала первопричину проклятия, воспоминания о цыганке тревожили сердце девушки.

– Не знаю. Не уверена я в шувихани. Ее сознание спутанно, память обрывается, я ощущаю ее словно во сне. Ее мысли – хаос, невозможно отличить правду от лжи, настоящее от прошлого, фантомы от реальных людей. Сдается мне, она очень больна. Я предприняла кое-что, но не стоит на это рассчитывать. Нет времени. Попробуем без нее. Я сделаю перенос ее памяти, той, какая доступна мне, на аркан. Посмотрим, что выйдет!

– А что делать мне?

– Сделай селфи! Прямо сейчас.

Марианна отвела палец, собираясь щелкнуть по экрану, на секунду застыла в растерянности, но тут же, отбросив сомнения, нажала значок камеры. Следом за характерным щелчком дисплей выхватил вполне себе милый кадр: приятная блондинка вполоборота, едва заметная печаль в глазах, придающая образу таинственность, и дежурная улыбка на лице, за годы практики цифровых портретов ставшая уже рефлекторной. Но еще нечто неуловимое, незнакомое виделось на фото, приковывая взгляд, заставляя пристальнее вглядеться в изображение. Марианна увеличила снимок, тут же распознав странность – ее зрачки на фото неестественно блестели. Максимально приблизив кадр, так что один огромный зрачок занял весь экран, Марианна обнаружила, что это и не зрачок вовсе, а зеркало. А в зеркале том кудрявая девчонка с конопатым лицом и тяжелым взрослым взглядом.

До того как Марианна успела что-либо осмыслить, стены автомобиля, окна с налипшим на них снегом стали на глазах менять форму, растекаясь, они точно уплывали из виду. Телефон выпал из рук Марианны, провалившись между сиденьями, экран его погас, исчерпав весь заряд. Она попыталась поднять мобильник, но в тот же миг утратила ощущение собственного тела. Если бы кто-то в тот момент заглянул в окно стоявшего у обочины автомобиля, он бы увидел, как тело светловолосой девушки на заднем сиденье обмякло и она беспомощно повалилась, голова легла на подлокотник, глаза закатились, по всему ясно – девушка в обмороке.

* * *

Марианна открыла глаза, вернее, думала, что открыла, потому что там, где она очутилась, у нее не было глаз… Она, вознамерившись видеть, смотрела вперед: бессчетные золотистые нити образовывали бесконечную паутину, будто сплетенную самим Солнцем, и паутина эта тянулась до края, где черная земля сливалась со сливовым небом. Цвет спелой сливы был не чем иным, как миражом, порожденным обманчивым отсветом золотистых бликов. Марианна обратила взор на руки – там, где должны были быть руки, не было ничего, кроме разреженного фиолетового мерцания.

– Где я? – спросила Марианна пустоту, не узнав собственного голоса, который неожиданной живостью наполнил все пространство, разорвав мертвую тишину.

– В маршрутке, – ответил другой голос, почти детский, такой же живой и всепроникающий.

– Я не вижу свое тело. Но я его чувствую. Как такое может быть?

– Это – энергетическое тело. Остальное – трюк памяти, которая воссоздает в твоем уме образ тела, привычного тебе, – ответила Марийка; фиолетовое свечение рядом повторило ее контур.

– Значит, это и есть маршрутка? Что-то непохоже на «газель».

– Тебя смущает размер – маршрутка величиною в мир! Избавься от стереотипов! Маршрутки бывают разными. Размер – условность. Тем не менее это самая настоящая маршрутка. Сейчас ты видишь ее такой, как она есть на самом деле. Я хотела показать ее до того, как ты наденешь очки и начнешь смотреть кино, где образы всех предметов приобретут привычный для тебя вид.

– А кто переключает фильмы?

– Не знаю. Я села в маршрутку, когда кино уже шло. Цыганка упала с лошади – с этого момента я включилась в фильм.

– Кино для всех одинаковое?

– Одинаковое? – Девочка усмехнулась. – Так видится. Но и это – иллюзия. Мы только думаем, что наблюдаем одну картину, но на деле сюжет для каждого свой. Наши жизни… Нам только кажется, что они пересекаются. На самом деле они параллельны. Общей реальности не существует. У каждого своя дорожная карта мира. Разные очки – разные фильмы.

Спонтанная, до конца не определенная, призрачная идея подкралась, словно тень, и Марианна спросила:

– Существует ли возможность поменять один фильм на другой? Или, на худой конец, изменить сюжет?