chitay-knigi.com » Историческая проза » Нансен. Человек и миф - Наталия Будур

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 ... 116
Перейти на страницу:

Но я часто задумывалась, как всё-таки относился отец к поведению Амундсена в глубине души? Пришло бы ему самому в голову взорвать этакую „бомбу“? Едва ли! Его взгляды отличались от взглядов Амундсена, соперничество не имело для него такого большого значения. Поэтому ему было не по душе, что экспедиция превратилась в гонки. Не очень понравилось ему и письмо Амундсена Акселю Хейбергу, в котором тот прямо заявлял, что „вступает в борьбу с англичанами за Южный полюс“ и видит практическую задачу в том, „чтобы прийти первым“.

На мой взгляд, Амундсен не только выиграл в гонке со Скоттом, но одновременно и оттеснил отца. Но я не замечала, чтобы отец рассуждал так же, конечно нет. В тот момент вся его жизнь была безраздельно посвящена океанографическим проблемам. Для него было важно использовать время, силы и людей так, чтобы как можно больше продвинуть норвежскую океанографию совместными усилиями. Именно поэтому он так горячо поддержал планы Амундсена об экспедиции в полярные районы. По этой же причине маловероятно, что он был в восторге от планов новых экспедиций к Южному полюсу. Отдавая себе полный отчёт в том, что у Амундсена — полярного исследователя могут быть другие мотивы, он всё же сделал всё возможное, чтобы убедить его в том, что изучение моря и атмосферы представляет для человечества гораздо большую ценность, нежели „простые путешествия“, как говорится в одном из его писем к Амундсену. Ещё в 1909 году, когда в Норвегии была разработана большая программа в области изучения Атлантического океана, он обращается к Амундсену, стараясь привлечь его к этой работе:

„Исследование Атлантического океана будет иметь для нас особое значение, только тогда у нас появится надежда разрешить важные проблемы, связанные с циркуляцией водных масс во всём океане. Будет непростительно не использовать полностью такую возможность. Работу, которую Вы могли бы при этом провести, я по её объёму и значению для будущего поставил бы рядом с той, которую Вы сможете провести во время Вашего дрейфа в Ледовитом океане“.

Одно совершенно ясно: отец не допускал и мысли, что Амундсен после путешествия к Южному полюсу будет почивать на лаврах. В их переписке часто встречаешь строки, в которых отец старается не дать остыть планам о северной полярной экспедиции. Когда Амундсен падает духом, теряет веру в себя, колеблется и говорит об отсрочке, Нансен безжалостно напоминает, что сделано лишь полдела. В апреле 1913 года отец пишет Амундсену:

„Могу Вам сказать то, чего Вы, по-видимому, не поняли, — ни одному человеку не принёс я такой жертвы, как Вам, отказавшись от экспедиции к Южному полюсу, которая должна была завершить дело моей жизни в области полярных исследований, отказавшись от „Фрама“ ради того, чтобы Вы могли совершить свой полярный дрейф. Чего мне будет стоить отказ от всего, что давно было задумано, с чем я сжился, я не сразу до конца осознал, хотя, надеюсь, ни разу не дал Вам этого почувствовать“.

Неудивительно поэтому, что Амундсен всегда смущался и по-мальчишески робел перед отцом. Он ведь единственный из всех знал, почему отец отдал ему „Фрам“. Мне известно от отца, что он не таил на Амундсена обиды, не питал к нему горьких чувств. Однако разочарован он был».

* * *

Вдовцу было, вне всякого сомнения, очень тяжело воспитывать пятерых детей. Часто он не мог понять их желаний и устремлений, особенно мечтаний старшей дочери — юной девушки, которой хотелось выходить в свет, танцевать на балах и чувствовать, что она нравится молодым людям. Лив писала:

«Не вполне разделяла я и его убеждения относительно экономности. Я, правда, и сама сознавала, что не уродилась бережливым человеком и что отец, воспитывая у меня это качество, желает мне добра, но от этого было не легче. Тогда я ещё не понимала, что непритязательность так же глубоко присуща характеру отца, как и щедрость. И он, и дядя Александр ежегодно тратили немалые деньги на оказание помощи родственникам, писателям, художникам — словом, всем, кто в ней нуждался. И отец никогда не жалел денег, если речь шла о полезном деле, ученье детей, покупке инструментов или оборудования для научной работы. Но стоило мне сказать, что пора мне сшить новое платье, как поднималась буря: „Чепуха! Старое-то чем плохо? Помни, дружок, не платье важно, а человек, на котором оно надето“.

Я начала вращаться в вихре светской жизни и, как все молоденькие девушки, была очень тщеславной. Но отец был со мной твёрд. Денег, которые он выдавал мне раз в месяц, должно было хватить на всё. Надо уметь в них укладываться, а как я их потрачу — это уж дело моё. Конечно, в те времена деньги больше стоили, однако на новое бальное платье их всё же не хватало.

К тому же в глазах отца эти балы ничего, кроме порицания, не заслуживали. Отец считал, что я достойна большего, чем просто предаваться развлечениям с людьми, у которых один только ветер в голове. „Ох уж эти твои бальные танцоришки, что за радость тебе плясать до одури с этим субъектом!“».

А скоро в дом пришла настоящая беда.

Когда переводчик книг Нансена на французский язык Шарль Рабо известил о смерти своей единственной дочери, Фритьоф написал ему:

«Я знаю сам, что означает печаль, знаю, что значит, когда всё вокруг нас гаснет, когда жизнь становится лишь мучением: то, что приносило нам солнечный свет, ушло навеки, и мы беспомощно смотрим в ночь. Потому я могу, вероятно, лучше, чем некоторые другие, понять Вашу потерю. Хоть в этом мало утешения, но Вы должны знать, что здесь в одиночестве живёт друг, который посвящает Вам любящие и сочувственные мысли и хотел бы быть Вашей опорой. К сожалению, мы так мало в состоянии сделать — печаль не могут унести другие: приходится днём и ночью бороться с ней самому».

Он и предположить не мог, что скоро его самого постигнет новое ужасное горе.

Младший сын Нансена Осмунд был от рождения болен страшной болезнью — врождённым церебральным парезом. Именно из-за этой болезни мозга он отставал в развитии от сверстников, не очень чётко говорил и при ходьбе загребал ногами. Однако, как многие неизлечимо больные дети, он был удивительно добр и нежен с окружающими.

Отец очень любил Осмунда и старался оказывать ему внимание, но он часто уезжал — а в доме появилась новая няня, которая часто кричала на него. Поэтому вскоре мальчика отдали в специальную школу в Осло, но ему пришлось уйти оттуда из-за сильных головных болей. Вскоре у Осмунда поднялась температура, и он слёг в постель, а к Рождеству 1912 года ему стало хуже.

Семейный доктор Йенсен пригласил специалиста, и вдвоём они обнаружили бациллу. У Осмунда был туберкулёзный менингит, надежды не оставалось. Весной 1913 года мальчик умер.

Нансен записал в дневнике:

«Сегодня Осмунд умер так же тихо, как жил… Утром ему было лучше, но затем стал дышать медленнее и медленнее, пока он не уплыл в великий покой… Такого трогательно ласкового и хорошего, каким был ты, я не знал никого. Твоей последней мыслью было, что ты сможешь подарить своим братьям и сёстрам, когда поправишься. Ты был слишком хорошим, чтобы жить… Более чистая душа никогда не жила. И потому ты умер. Лучше бы это был я, а ты мог остаться жить, чтобы показать миру, что такое хороший человек».

1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 ... 116
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.