«Жить, – решил Николас. – Жить буду я. К чему эти колебания? Я слишком долго был среди людей – вот что. Их привычки отравили мою душу. Потому-то Повелитель поставил на лаблака, а не на меня. Колеблется слабый. А сильный просто берет то, что ему надо».

Но оставалась лишь одна мысль, которая губила это решение, как крохотная течь топит стройную ладью.

Маленький Нико. Нико-младший. Янас Топорик.

Избавивший его, Николаса, от проклятия. Сохранивший ему жизнь.

А этот смешной священник? Отец Матей? А другие, такие, как он, такие, как Янас…

Течь расползалась в прореху. Ладья накренялась, грозя опрокинуться.

Тут начиналось что-то новое для Николаса. Нечто такое, чему он пока не мог подобрать название. Куцее человеческое понятие «милосердие» сюда явно не подходило.

Нет, хватит. Колеблется слабый. А сильный просто берет, что ему нужно.

Проникнуть во дворец было не так уж сложно. Дворцовые стены, выложенные крупным камнем с остро выпирающими краями, словно созданы для того, чтобы карабкаться по ним. А вот с кромки стены до окна с выбитым стеклом он допрыгнул, едва не промахнувшись, – все-таки заплечный мешок, где покоился Ключ, был слишком тяжел. Или, может быть, Николас еще не вполне оправился от ран.

Менее часа ушло на то, чтобы найти вход в подземелье. Николас справился бы быстрее, если б ему не пришлось трижды прятаться от патрулирующих дворцовые покои стражников. С мешком за плечами таиться в темных коридорных нишах было непросто, но обнажать оружие пока не стоило. К чему поднимать шум раньше времени?

А под землей пришлось пустить в ход меч. Раньше, чем это было на самом деле необходимо. Просто не годилось оставлять врага у себя за спиной.

– Ежели так дальше пойдет, так и сдохнуть недолго, бей его колотушкой, – бормотал Друд, хромая по темному коридору. – Сначала в дозор, а из дозора в караул? Мало ли что – людей не хватает. Куда уж больше! Полсотни ребят под землей сидят, как крысы… И этот Граг куда-то запропастился, бей его колотушкой…

Цокали ногами по камню, где-то звонко капала с низкого потолка вода… Друд хромал дальше, морщась и бормоча:

– Ногу вот сбил, бей его колотушкой. Кто ж думал, что этот мародер такой прыткий окажется? Руки ему скрутили, а он как припустит! Небось страшился, что его казнить станут. Куда уж там! Государь никого не Казнит, каждого к делу приставляет. К делу, бей его колотушкой! Подземные проходы к часовне охранять! И чего ее так охранять? Набили сюда ребят, аж продохнуть нельзя. И этот тупоголовый Граг…

Впереди замаячил факельный огонек.

– Граг! – обрадовался ратник и пошел быстрее.

Когда до воина с факелом в руках оставалось несколько шагов, от стены к стене метнулось темное пятно– как порыв черного ветра – и Граг, выронив факел, стал медленно оседать. Он упал на руки Друду.

– Бей тебя ко… – изумленно начал Друд и не закончил, потому что его вдруг ожгло сбоку по шее.

Жизненные силы горячим фонтаном выплескивались из его перерезанной вены, и ратник, так и не выпустив из объятий недвижного товарища, повалился на пол.

А Николас продолжал путь.

Он не трудился выбирать правильную дорогу через сплетение коридоров. Он точно знал, куда нужно идти, где удобнее свернуть, в какой проход нырнуть. Притяжение, еще более сильное, чем то, которым обладал эльваррум, безошибочно вело его вперед.

За очередным поворотом застучали шаги. Николас на мгновение замер. Идущих трое, определил он. Секундой позже по стенам побежали огненные отблески. И один факел, сказал себе Николас.

Он опустился на корточки, взял меч в левую руку, прижался боком к стене, одновременно доставая нож из сапога. За мгновение до того, как свет упал на него, он вскинул руку, освобождая ее от ножа: факел полетел в грязь, а тот, кто держал его, свалился следом, сжимая окровавленную грудь, пробитую коротким, остро отточенным клинком. Николас, перехватив меч правой рукой, оттолкнулся и катнулся под ноги двум оставшимся.

Из них никто не успел вскрикнуть.

Николас свернул несколько раз подряд – коридор теперь круто пошел вниз, завился змеей и выплюнул его к толстой бревенчатой двери. Замочной скважины на ней не было. Николас нахмурился. Но скоро морщины на его лбу разгладились. У двери, опираясь на двуручный меч, похрапывал тучный ратник. Николас прищелкнул пальцам и усмехнулся при мысли о том, что его придется разбудить. Он запустил руку в волосы у себя на затылке, поискал и выдернул. Затем, встав к ратнику вплотную, хлопнул его по плечу. Тот негромко гаркнул, со свистом подбирая нитку слюны из распяленного рта. В то же мгновение волос воткнулся ему в мочку уха. В открывшихся глазах лакнийца промелькнул осмысленный испуг – мелькнул и исчез, сменившись молочной поволокой. Ратник вздрогнул всем телом.

И перестал быть собой.

– Потуши, – приказал Крат.

– Темно ж будет… – недовольно ответили ему, но приказа не ослушались.

Сальная коптилка, давно спалившая в квадратной комнате все, чем можно дышать, зашипев, погасла. Четверо ратников остались в темноте. Как-то сами собой прекратились ленивые разговоры, четверо расселись по углам, замолчали, думая каждый о своем. А, впрочем, мысли их, всех четверых, удивительным образом сходились. Каждый думал о родной Лакнии, о суровых ее скалах, что, словно древние великаны с угрюмыми лицами, присели когда-то передохнуть, да так и замерли навеки; о прозрачных озерах, на глубине которых бьют источники, делающие воду такой холодной, что и в жаркий летний день мерзнут ступни, прижатые к днищу берестяной лодчонки, зато озерная рыба необыкновенно жирна и нежна, но есть ее нужно немедленно, чуть подсолив, а то растает на солнце… О бескрайних лесах, где в хорошие времена – еще до прихода нечестивого графа – зверя и птицы было столько, что лисиц ловили за хвост, зайцев – за длинные уши, а белок снимали с ветвей рукой…

В дверь постучали. Два раза быстро и трижды – с расстановкой, сильно.

– Кто это там? – проворчал Крат.

– Толстяк Бруш, должно быть, – долетел ответ из темноты.

– Чего ему понадобилось?..

Спотыкаясь и лязгая на ходу огнивом, Крат прошел к двери, приложил ухо к едва заметно щели меж дверью и косяком.

– Чего тебе, боров?! – рявкнул он сквозь бревна.

– Герлемон… – слабо и неуверенно раздалось с той стороны двери.

– Соскучился, что ли? – почесал в затылке Крат.

– Условное слово сказал, – проговорил кто-то из ратников. – Полагается открыть.

– Открою, – пообещал Крат, – открою и тресну ему по шее, чтобы не беспокоил зазря.

Он навалился на засов. Дверь распахнулась, но Толстяка Бруша караульные не увидели.

Темноту рассек стальной взмах. Четверо слепо затолкались, мешая друг другу, не видя ничего, кроме белой молнии, заметавшейся меж стен квадратной комнаты, с равной легкостью кромсающей душное темное пространство и живые тела.