— Я только что видела Томаса, — объявила она. — Он приходил расширить мой домик, чтобы там было больше места, и сказал, что сегодня утром в Эксетере встретил Люси. Она была расфуфыренная и с кольцом на пальце. С обручальным кольцом.

Маргарет сделала паузу, а потом посмотрела на Элинор, и лицо ее стало несчастным.

— Элли, мне очень жаль. Они поженились. Прости.

Элинор без сна лежала в темноте. Марианна хотела остаться, чтобы ее утешить, но Элинор сказала, что хочет побыть одна, совсем одна, и сестра не стала настаивать, а тихонько выскользнула за дверь, перед тем крепко стиснув ее руку.

Ну что же, думала Элинор, вот все и закончилось. Вернулось на круги своя, стало так же, как сразу после переезда из Норленда: разве что Марианна пережила тяжелые времена — или, точнее, успела вовремя спастись, — а я столько раз обнадеживалась и разочаровывалась, что теперь, измотанная падениями и взлетами, не могу толком понять, что чувствую на самом деле. Хотя нет. Если быть до конца честной, в глубине души я продолжала надеяться: надеяться, что Эдвард не пойдет до конца в своем неуемном благородстве и не женится на ней. Конечно, она-то стремилась выскочить замуж, и как можно скорее, чтобы не упустить его, но я думала — нет, надеялась, — что Эдвард поймет, насколько бессмысленным будет этот акт самопожертвования, и что ни к чему хорошему он не приведет. Что это будет полный идиотизм, а самым большим идиотом окажется он сам.

Я не хочу, думала Элинор, ворочаясь в постели с боку на бок, чтобы Эдвард выглядел идиотом. Не хочу, чтобы он был несчастен. Не хочу, чтобы они с Люси оказались как-то связаны с Биллом, и с Делафордом, и со всем остальным, потому что тогда мне придется пересекаться с ними и делать вид, будто я в порядке. Но это не так. Даже мама заметила, что со мной не все ладно, и разразилась совсем не характерной для нее речью о том, что любит меня такой, какая я есть, и очень сожалеет, что так случилось. Пожалуй, я повела себя с ней грубо. Так огрызнуться в ответ! Не надо было этого делать, но у меня просто не было сил, чтобы держать себя в руках. Бедная мама! Завтра я обязательно перед ней извинюсь. У меня на завтра большие планы: надо начинать учиться у Марианны тому, как забыть мужчину, который тобой пренебрег. Боже, какое разочарование! С разочарованиями так трудно смириться — почему люди забывают об этом? Разбитые надежды, уязвленное достоинство, терпение, выдержка — как долго это будет продолжаться?

О сне и речи быть не могло. Элинор вылезла из постели и подошла к окну. По ночам в Бартоне царила непроглядная темень: единственными огоньками в ее поле зрения оказались лампочки сигнализации на конюшнях в Бартон-парке, которые зажглись скорее всего потому, что мимо пробежала лисица. В большом доме все очень заботливо отнеслись к Марианне: ей слали цветы и корзинки с кексами, а дети рисовали для нее картинки, ставя вместо подписей сердечки и смайлики. А когда Элинор после обеда отправилась к Томасу, чтобы расспросить о подробностях его встречи с Люси в Эксетере, он расстроенно нахмурился и заговорил, явно делая над собой усилие.

— Я не хотел, чтобы вы узнали, — сказал Томас. В руках он держал шланг, которым смывал грязь с «Рендж Ровера» сэра Джона. — Но и чтобы не знали, тоже не хотел.

Элинор отвела глаза.

— Вы его видели? — с трудом выдавила она.

— Нет, — ответил Томас. — И, честно говоря, я этому рад. Она сказала, он ждет в машине. Не знаю, куда они собрались. Я не спрашивал. Не хотел знать.

Элинор, в попытке хоть как-то утешиться, обхватила себя руками.

— Спасибо, что рассказали, — грустно произнесла она.

Томас вздохнул. Потом разжал руку, и шланг с насадкой шлепнулся на пол гаража.

— Я промолчал бы, не покажи она мне кольцо. Я бы ей не поверил. Но кольцо правда было, и она сказала — со смехом, представляете, — что теперь она Люси Феррарс. — Он поглядел на Элинор. — Простите, но он — просто идиот.

И так, подумала Элинор, будут считать все вокруг. Эдвард Феррарс — идиот, попавшийся на удочку охотницы за деньгами. Сестры Дэшвуд — дурочки, вечно ошибающиеся в мужчинах. Неудивительно, что они до сих пор одни. А их мать — бедняжка… Свет на конюшне внезапно погас, и долина погрузилась во тьму. Элинор поежилась. Хотя лето было не за горами, по ночам еще сильно холодало. Что легче — забыть настоящего мерзавца вроде Уиллза или достойного человека, который настолько погряз в своих давних проблемах, что, даже поступая благородно, все равно идет неверным путем? И то и другое причиняет боль. И еще долго будет причинять. Ей придется свыкнуться с этой болью, потому что она не из тех, кто с легкостью отдает свое сердце. Будь проклят Эдвард! Будь прокляты все они! Еще совсем недавно она позволяла себе читать нотации Марианне: мол, надо почаще задумываться о будущем, а не искать свою вторую половинку. И вот расплата: теперь все эти произнесенные тоном превосходства сентенции, с первого до последнего слова, можно переадресовать ей самой!

Элинор прошла обратно через всю комнату, забралась в постель и с головой накрылась одеялом; легкое как пух, оно медленно опустилась на нее.

— Так тебе и надо, — в темноте своего укрытия повторяла она, — так тебе и надо, глупая, никчемная Мисс Рассудительность.

Одним из преимуществ Бартон-коттеджа было его удачное расположение. И не только потому, что из окон открывался живописный вид: по дорогам, проложенным сэром Джоном, никто не мог подъехать к коттеджу ближе чем на милю, оставаясь незамеченным. Однако через девять месяцев жизни вдали от соседей, шума и городского освещения Белл поняла, что этот обзор только напоминает, в какой изоляции они оказались. Ей даже вспомнилось прочитанное давным-давно интервью с человеком, удалившимся на один из безлюдных Гебридских островов. Когда его спросили, не одиноко ли ему, тот ответил сурово, что не боится оставаться один на один со своими мыслями. Нет, Белл не то чтобы боялась собственных мыслей, просто порой ей становилось так скучно! В Норленде постоянно кипела жизнь; там было столько комнат и столько людей, которые требовали к себе внимания! Ни одного дня, вспоминала она, не проходило без того, чтобы за столом не сидели гости, а если их вдруг не было, для нее всегда находились дела в саду. Сад в Норленде отнимал массу времени. А в Бартон-коттедже сад был спланирован с учетом того, что там станут жить арендаторы, приезжающие лишь на лето, и за ним практически не требовался уход; Томас, с безразличием паркового служителя, периодически подстригал газоны и срезал сухие ветки, отчего сад еще менее отвечал вкусам Белл. Иногда — особенно после того, как домой возвратилась выздоравливающая Марианна, — Белл вставала у окна гостиной, раздвинув старые портьеры, привезенные из Норленда, и подолгу смотрела на идеально ровные и пустынные, вьющиеся по холмам дороги; в эти моменты одиночество наваливалось на нее с такой силой, что она готова была услышать громовой глас из разверзшихся небес, вопрошающий, что такое с ней произошло.

— Я не могу все лето сидеть тут без дела, — сказала она Марианне. — И ты тоже.

Марианна устроилась в кресле у окна гостиной с ноутбуком на коленях.