— Если дело серьёзное, то, возможно, мы сможем ускорить…

Развод — это серьёзно или не очень?

— Мне в загс нужно обратиться.

— Так может оно не совсем в непригодном виде? Им нужен номер, или копия, а через пару дней получите новое.

— Не с чего там копию делать, — призналась я печально. — Муж его порвал. На мелкие клочки.

Женщина перестала перекладывать бумаги на своём столе и на меня посмотрела, с явным любопытством.

— Буйный он у вас.

— Вообще-то, он не всегда такой, — зачем-то принялась оправдывать я поведение Антона перед незнакомой женщиной. — Это была… экстремальная ситуация.

— Так вы разводитесь? — догадалась регистраторша. И вздохнула весьма красноречиво. — Понятно. Ох уж эти мужики… Никак им не угодишь.

Вот тут уже обидно стало мне, и я женщину поправила:

— Вообще-то, он его порвал, чтобы я на развод подать не смогла.

— А, в этом смысле. — И вдруг лицо её разгладилось, а в глазах вспыхнула искра. — Так может, не разводиться? Раз он так переживает?

Конечно, ничем толковым этот разговор с незнакомым человеком закончиться не мог, и не закончился. Отвечать на риторический вопрос я не стала, написала заявление на восстановление загубленного документа, и из кабинета вышла. А сердце сжимается, болезненно и неприятно. Это ещё заявление не на развод, а я уже переполнена горечью. И сомнениями. Вышла из здания архива, остановилась на крыльце, и на всякий случай опасливо огляделась по сторонам. Антона видно не было. Что показалось мне странным, я почему-то была уверена, что, не смотря на то, что я уже две ночи ночевала в квартире матери, муж всё равно точно знает, где я и что делаю, каждую минуту. И отправляясь в загс, с намерением узнать всё о процедуре развода, я ожидала, что Антон непременно выскочит из-за какого-нибудь угла, поймает меня, сунет в машину и вернёт домой. Или я в тайне на это надеялась? Не знаю.

Наверное, мой уход от него был поспешным. Ошибочным? Вряд ли. Совершенно непонятно, как жить с человеком, который через слово если не врёт тебе, то «ограждает от лишних забот». У него самого этих забот полон рот, как выясняется, и он ещё смеет обижаться, что его мало кто ценит и хвалит за предпринимаемые усилия. Он ведь так много работает!.. И так много врёт. Это, наверняка, отнимает уйму сил. И моё решение разойтись, не дожидаясь истечения шестимесячного срока, его всерьёз расстроило, он об этом мне сообщил официальным тоном ещё вчера утром, по телефону. Так сказать, оповестил. Не знаю, чего ждал, возможно, того, что я за ночь, проведённую в одиночестве, одумаюсь, опомнюсь и пожалею о содеянном, но я, если и пожалела, то после его высокомерного тона, лишь больше уверилась в правильности своего поступка. Как хотите назовите, и меня, и моё поведение, но я не имею понятия, как жить с таким человеком. Который думает только о бизнесе. Это если выражаться официальным языком. А если по-простому, который только и думает, кого бы половчее обдурить. А затем приходит домой и улыбается, скрывая за притворным спокойствием истинное положение дел, да и собственные желания и стремления. Мы знакомы несколько месяцев, три из которых женаты. А женаты — это спим в одной постели, просыпаемся рядом и засыпаем, едим за одним столом, разговариваем обо всём, и, как факт, принимаем решения вместе, хотя бы обсуждаем и даже спорим, если понадобится. А с моей семейной жизнью точно что-то не так, раз говорим мы об одном, а происходит совершенно другое, что от меня скрывалось из-за нежелания меня лишний раз волновать. А я не хочу такой заботы, когда мне врут, пусть и сопровождая это милой улыбкой, от которой я таю. Слишком часто я таю, и упускаю суть.

— Ты спятила, — уверенно заявила Лена, когда я сообщила ей о решении развестись.

Я потёрла лоб, глянула через плечо на других педагогов, которые совсем неподалёку от нас обсуждали новый учебный план. Я ещё позавидовала им: работа их занимает, как и меня когда-то, а сейчас у меня сплошь семейная драма.

— Он мне врёт, Лена. Каждый день.

— И как ты это поняла?

— Очень просто. Поймала… и поняла. — Я зажмурилась на секунду, затем рукой махнула, отказываясь продолжать этот разговор. — Не хочу сейчас об этом.

Лена спорить не стала, но вздохнула и подбородок рукой подпёрла, уставившись на меня.

— Только дура разведётся с таким, как Антон.

Я решила изумиться её словам, по крайней мере, попытку предприняла.

— Правда?

— Да. Что ты, перевоспитать его не можешь? Ну… хоть что-нибудь сделай. Припугни, в конце концов. Этим самым разводом. Но не разводись!

Я на подругу посмотрела в упор.

— Лена, а ты уверена, что он испугается?

— Конечно, — удивилась она. — Он смотрит на тебя, как кот на сметану, разве что облизываться откровенно перестал после свадьбы.

Я головой покачала.

— Это не любовь.

Мамонтова лишь фыркнула.

— Перестань. Не любовь… Как-то ты слишком быстро заелась, милая моя. Мужик её на руках носит, подарками задаривает, не слезает с неё, смотрит так, что у других баб вокруг тоска в душе просыпается, а она: не любовь!

— Не любовь, — упорствовала я. Захлопнула классный журнал и поднялась. А для Лены повторила, как мне самой казалось, весьма выразительно: — Не верю я ему. Вот что хочешь со мной делай.

Та на спинку стула откинулась, руки на груди сложила, и недовольно проговорила:

— Я, вообще, мужикам не верю, ни одному, а вот живу как-то. — Взглядом меня посверлила, после чего нос наморщила. — Обидно просто. Так всё хорошо начиналось.

Да уж, хорошо. С фиктивного брака и устных договорённостей. Но кто об этом знает? Я все три месяца старалась об этом не думать и даже забыть, а когда вспомнила, выяснилось, что теперь у Антона проявилась резкая форма амнезии. Он требует жену домой и стучит кулаками по столу. Правда, не поясняет, для чего я ему нужна дома. Для порядка и чужого успокоения, или всё-таки ему самому.

Кстати, со вчерашнего утра он мне больше не звонил.

И я боюсь думать о том, что это означает, и где он провёл сегодняшнюю ночь. Предполагаю, что в «Кольце», вряд ли ошибаюсь, но вот с кем и в каком настроении?..

Со стуком положила на свой стол журнал и учебники, сделала глубокий вдох, повернулась к ученикам и хорошо поставленным голосом произнесла:

— Звонок прозвенел, все рассаживаемся и слушаем меня.

Выражение лица у меня было, видимо, под стать творившемуся ужасу в моей душе, потому что дети беспрекословно подчинились, да и вообще, я замечала, как на меня окружающие смотрят. Настороженно, а говорят, явно аккуратно подбирая слова. Я некстати вспомнила, как моя бывшая одноклассница разводилась год назад, на неё смотрели также, включая меня. Мы жили в соседних подъездах, и история её неудачного замужества, волей не волей, стала достоянием всех соседей, и все Алёнку жалели и ей сочувствовали, не задумываясь о том, как её это зримое сочувствие наверняка раздражает.