– Я предполагал, – сказал (после приветствий и улыбок) председатель, – что наши отношения, в особенности во всем, что касается Соглашения, происходят в условиях полной откровенности.

– Мне неизвестно, – ответил президент России, – о том, что это условие нарушалось, во всяком случае – с нашей стороны.

– Тем не менее – даже и сейчас мы не располагаем никакими сообщениями с вашей стороны, которые относились бы к известной вам угрозе. Между тем ее возникновение – как вы отлично понимаете – заставляет заново пересмотреть наши взгляды на Соглашение.

Если бы кабинет, в котором происходил разговор, был оборудован прибором, измеряющим уровень адреналина в крови собеседников, то он сейчас непременно показал бы скачок этого параметра в кровеносной системе президента. Так что ему с великим трудом удалось удержаться и не стиснуть кулаки: руки его в этот миг лежали на столе, и такое проявление чувств было бы, конечно, замечено противной стороной. Понятно почему. Уже во второй раз за последнюю пару дней он оказывался в крайне неприятном положении человека, который то ли хочет быть хитрее всех, то ли (и это куда хуже) не имеет представления о том, что происходит на свете, – что было бы никак не совместимо с занимаемым им высочайшим постом. И времени на поиски выхода из этого положения совершенно не было; надо было импровизировать на ходу, найти, как говорят шахматисты, единственный ход, играя уже «на флажке».

С ответом он промедлил не более двух секунд: устремив взгляд прямо в глаза председателя, произнес спокойно, неторопливо, четко разделяя слова:

– Я буду совершенно откровенен даже сейчас, хотя это и сыграет не в мою пользу. О том, что вы назвали угрозой, хотя это утверждение является пока еще спорным, сам я узнал ровно двадцать восемь часов тому назад. И сразу же попросил, как вам известно, о переносе нашей встречи на более ранний час. Я сделал это именно для того, чтобы информировать вас как можно быстрее. Согласитесь, однако, что я не мог делиться с вами непроверенными данными. А уточнение потребовало времени. И теперь могу сказать совершенно откровенно: я удивлен. Изумлен! Ну, как можно серьезно отнестись к какому-то фантастическому заявлению о якобы грозящей нам опасности?! Мы же не дети! Мы политики – и поэтому должны уже с первого взгляда отличать серьезные угрозы от попытки сорвать мероприятие исторической важности при помощи очень наивной и грубой дезинформации. Мне трудно поверить, председатель, что вы восприняли все это всерьез!

– Я не говорил, что принял это всерьез, – ответил китаец неторопливо. – Но мне хотелось выяснить именно ваше отношение к этой информации. Я им был бы совершенно удовлетворен…

(Это не было полной правдой, разумеется. Но и полной ложью тоже. Полуправдивой ложью или лживой полуправдой, как угодно. То есть – ответ был дан в лучших традициях профессиональных политиков.)

– …Я был бы счастлив поверить вам, – продолжал председатель, – но тогда мне трудно было бы объяснить некоторые факты, противоречащие услышанному мною.

– Например?

– Вы говорите, что узнали об угрозе лишь чуть более суток назад. Но как объяснить в таком случае то, что ваш выдающийся политик, возглавляющий в стране объединенную оппозицию (не понимаю, кстати, зачем она вам?), был отправлен в Вашингтон не сутки назад, а вот уже целых три дня? Не означает ли это, что вы сочли нужным поставить президента США в известность об изменившемся положении вещей намного раньше, чем нас?

Президенту должно было стать невыносимо стыдно, однако он и не подумал покраснеть: профессия давно отучила его от какого-либо внешнего выражения чувств. На вопрос же пришлось ответить:

– Таких поручений этот господин не получал ни от меня, ни, я думаю, от кого-либо другого из руководителей страны. Его внезапная поездка связана, вероятнее всего, лишь с необходимостью срочного обсуждения с некоторыми влиятельными там лицами отдельных формулировок текста, о которых мы с вами, я надеюсь, посоветуемся еще сегодня.

При словах «вероятнее всего» китаец чуть приподнял уголки губ – но лишь на мгновение.

– В таком случае его поведение там, о котором нам стало известно, по меньшей мере странно. Судя, во всяком случае, по его встречам. Как вы понимаете, мы принимаем близко к сердцу все, что может иметь какое-то отношение к предстоящим решениям. И мы, скажу вам откровенно, весьма удивлены.

(«Сволочь, сволочь! Хотел бы я знать, чем он там занимается на самом деле. Не может быть, чтобы это космическое тело толкнуло его на совершенно глупые поступки. Ведь если говорить серьезно, на самом деле оно ничем не грозит и если и может быть использовано, то разве что в политической игре или в экономической… А что, если он действительно почуял опасность и начал какую-то политическую акцию? Против меня – потому что в любом другом случае он поставил бы меня в известность. Сказать разведчикам – чтобы занялись им там? Но если я ошибаюсь, а там такое внимание будет замечено – это сразу скомпрометирует меня, а нужно ли это мне сейчас, особенно учитывая, что в подготовке Соглашения страна, как предполагается, выступает единым фронтом – и оппозиция в том числе? Все это надо как следует обдумать – но сейчас на это нет времени. А если бы я не прилетел сегодня сюда, было бы еще хуже: тогда китаец вообще не стал бы разговаривать всерьез…»)

Вслух же президент спокойно ответил:

– Его действия там – это лишь его действия, и ничьи более. Уверяю вас: из его поведения будут сделаны необходимые выводы. Я, правда, рассчитывал вначале получить его полный доклад – после его возвращения на родину… Ведь не исключено, что имеющиеся у вас данные о нем являются неточными – мы знаем, как часто это на самом деле случается.

– Я внутренне желаю того же самого. – Председатель покачал головой. – Господин президент, я всей душой хочу верить, что дела обстоят именно так, как вы излагаете. И что поездка вашего подчиненного не имеет истинной целью выработку линии поведения, более отвечающей желаниям Соединенных Штатов и значительно менее – нашей страны.

Тут просто нельзя было не выразить в голосе обиды.

– Господин председатель, подумайте сами: мне, инициатору Соглашения, какой смысл был бы утаивать от вас подобную информацию? Ясно же было, что вас поставит в известность президент США – как оно и произошло…

Председатель ответил сухо:

– От него я не слышал об этом ни слова. Это наши собственные информационные ресурсы, и ничто более.

– Так или иначе, – сказал президент после едва уловимой паузы в ответ на слова председателя (пауза давала понять, что говорить о деятельности своей разведки в как бы дружественной стране в какой-то степени не укладывается в рамки политического такта), – я думаю, что сейчас – самое время нам обсудить: как новая информация может повлиять на отношение к Конференции, к самой идее Соглашения со стороны намечаемых ее участников. Начиная с нас самих. Не зная вашего мнения, и я не могу принимать никаких решений. Итак?

– Я полагаю, самое лучшее – начать сейчас с уточнения. Что известно об угрозе вам и что – нам. Что сообщили вам из США? Раз вы предположили, что они информировали меня, то, следовательно, наверняка разговаривали на эту тему с вами.