Другими словами, объединенная Европа хороша не только для Франции, Германии и Британии, ее также желает Америка.

Я мог бы цитировать отрывки других речей, которые он произнес в Брюсселе, Страсбурге, Гааге (многие из них заканчивались слезами Черчилля и овациями его континентальных аудиторий, а по крайней мере одно выступление было озвучено на его превосходной версии французского), но, как я надеюсь, утверждение почти доказано. Если вы закроете один глаз и будете слушать вполуха, вы поймете, отчего Черчилль считается одним из верховных божеств Европейского союза.

Он на своем ложе на евро-Олимпе – рядом с Монне, Шуманом, Спааком, Де Гаспери, – а виноградные грозди Единой сельскохозяйственной политики свешиваются ему в рот. Неудивительно, что в честь Черчилля названы круговые развязки и авеню в Брюсселе, неудивительно, что его лицо вы найдете на стенах страсбургского Европарламента.

Итак, остановимся в изложении аргументации, что Черчилль провидец и основатель Движения за объединение Европы. В ней большая доля правды. Верно и то, что он отводил Британии лидирующую роль в процессе объединения. Но это, как прекрасно знают евроскептики, отнюдь не вся правда.

Они приходят в ярость именно из-за того, что также могут предъявить тексты Черчилля, в которых предлагается иное видение для Британии и остальных стран, входящих в объединенную Европу. Вернемся в 1930 г., когда ему впервые пришла в голову мысль о подражании Америке и создании единого европейского рынка. Тогда он сделал следующую принципиальную оговорку о собственной стране.

Ради усиления в некоторых вариантах перевода Библии добавляются слова «нет, господин» в начало ответа Сонамитянки – богатой женщины, приютившей пророка Елисея. Но даже пророк Елисей не мог предсказать, что его щедрая хозяйка станет знаменита как первый в мире евроскептик.

Итак, мнение высказано. Согласно Черчиллю, Британия несколько отделена от европейского скопления. Как-то, во время одной из своих многочисленных стычек с генералом де Голлем, Черчилль заявил, что, если Британии придется выбирать между Европой и открытым морем, она всегда выберет открытое море.

Во вселенной Черчилля Британия, конечно, была европейской державой – и, возможно, величайшей европейской державой. Но этим ее глобальная роль не ограничивалась. Да, он желал объединенной Европы и видел для Британии важную роль в становлении такого счастливого союза – на континенте, который пережил множество несчастий. Но это скорее должна быть роль гаранта, свидетеля, чем участника договора.

Британия должна быть в здании церкви – как распорядитель или даже как священник, но не как брачующаяся сторона. Если вам нужны доказательства, что он не мыслил Британию членом федеративного союза, посмотрите на его действия. Спустя несколько месяцев после дебатов 1950 г. по плану Шумана он снова стал премьер-министром. Если он на самом деле хотел, чтобы Британия вступила в объединение угля и стали, то наверняка подал бы тогда заявку. У него был авторитет, у него была поддержка таких людей, как Макмиллан, Бутби и молодой Эдвард Хит, который выступил со своей первой речью в парламенте во время этих дебатов, убедительно призывая к участию в плане.

Некоторые говорят, что Черчилль, придя к власти, по существу совершил разворот на 180 градусов, отказавшись от своего страстного европейства, поскольку Энтони Иден и другие консерваторы не разделяли его. При таком анализе у Черчилля и Джона Мейджора наблюдается некоторое сходство действий – подрезка, чтобы унять евроскептиков. Я не думаю, что подобный подход воздает должное ему или его видению. Вернитесь к его ключевой речи в парламенте 27 июня 1950 г., в которой он в полной мере очерчивает свои европейские взгляды.

Он затрагивает суть наших сегодняшних беспокойств, точную роль Британии.

Вот видите: он хочет, чтобы Соединенное Королевство «пребывало в тесной связи», но не представляет Британию «обычным членом». Поэтому не было никакого поворота на 180 градусов, никакого сальто. Именно с такой установкой он возглавил правительство.

Не то чтобы он против Европы или по своей природе враждебен любой континентальной державе. Напротив, он страстно любил Францию и, наверное, был самым раскованным франкофилом из тех, что занимали пост премьер-министра. Но, по его представлениям, Британия не ограничивалась рамками Европы, она обращена лицом ко всему прочему миру.