к пруду. Уселась на хлипкие мостки, сбросила сланцы и опустила ступни в воду. Нагретая жарким солнцем, она только-только начала остывать. Парное молоко! Нестерпимо захотелось искупаться. С животом особо не поплаваешь – страшновато, но разок окунуться, пожалуй, можно.

Когда Валерка еще до свадьбы привез меня в деревню знакомить с матерью, кошмарил этим прудом. Не то русалки тут водятся, не то болотницы какие-то. Ясное дело, страшилки для детей, чтобы те купаться не совались. Но свой скепсис я, конечно, тогда придержала, чтобы любимого не обидеть.

Пруд оказался довольно мелким – зайдя в воду по лиф, за который я заткнула подол сарафана, оказалась уже почти на середине водоема. В нескольких метрах слева виднелись ярко-желтые кувшинки, с той же стороны доносился тихий лягушачий хор.

Вдруг нечто под водой мягко скользнуло по ноге чуть выше колена. От неожиданности я вздрогнула, из руки выскользнул телефон. Черт же побрал меня взять его с собой в воду! Тут же некстати вспомнился фильм про пираний, а вместе с ним и Валеркины небылицы про деда-утопленника и водяную нежить. Охваченный ужасом мозг мгновенно передал сигнал телу. Последнее по ощущениям превратилось в мешок картошки, брошенный в воду, такой же неподъемный, беспомощный и бесполезный.

Ступор длился примерно с минуту, ровно до того момента, как проснулась логика: «Вот дурочка! Это просто рыбешка, наверняка ее тут полно». Но страх сделал свое дело – низ живота затвердел. Ну вот, матка пришла в тонус.

Медленно и аккуратно я вышла на берег. Прилегла на мостки, больше тут было некуда, и положила руку на живот – гладить его врач запретил во избежание все того же тонуса.

Через полчаса или чуть больше наконец отпустило. Поднявшись, я почувствовала легкое жжение в ноге. В том месте, где меня что-то коснулось. Я ожидала увидеть царапину, нанесенную рыбьим плавником, но обнаружила… большую улитку! Ее рыхлое, лоснящееся тельце выбралось из домика и вольготно разлеглось на моей коже.

Брезгливо, двумя пальцами дернув ракушку, я с удивлением поняла, что эта гадость присосалась прочно. Приложив усилие, я все-таки отцепила от себя улитку с коротким чавком. На ноге остался мерзкий сопливый след.

Зачерпнув ладошкой воду, промыла кожу. Жжение не прошло. Теперь точно пора возвращаться к Зое с ее капустой, чтобы намазать антисептик и на всякий случай принять противоаллергенное. Благо из города я прихватила внушительную аптечку на все случаи жизни.

3

Чудеса фармакологии не помогли. На следующее утро улиточное место покраснело и припухло. Я бы могла заняться самодиагностикой по интернету, но телефон я утопила, а свекровь пользовалась допотопным кнопочным аппаратом. И тот я еле выпросила, чтобы набрать мужу и сообщить про свои происшествия. Валерка сначала немного пожурил жену-растеряшу, а потом сказал, чтоб особо не расстраивалась: к рождению малыша у меня появится навороченный смартфон.

Вернуться в город возможности, по сути, не было. Во-первых, я опасалась в таком состоянии тащиться по жаре на электричке три с лишним часа. Такси в захолустье работало… никак. Во-вторых, пришлось бы возвращаться в никуда. Мой комплект ключей был заперт в квартире, а свой Валерка увез в Германию. С соседями по новостройке у нас был не тот уровень общения, чтобы попроситься переночевать. А мои родители еще неделю назад отправились в тур по Европе и должны вернуться как раз к рождению Сашки. Оставалось ждать.

Через пару дней пятно на ноге увеличилось, затвердело и стало зудеть. Я старалась занять руки чем угодно, лишь бы не чесать. Читала скучные советские книжки, найденные у Зои. Даже вызвалась собирать крыжовник в саду, а потом кропотливо чистила ягоды от хвостиков, попутно болтая со свекровью обо всем и ни о чем.

– А откуда такое название – Молохово? – спросила я, ожидая услышать нудную историю о каком-нибудь барине, обитавшем тут до революции.

– Ох… – потерла Зоя лоб. – Был в древности бог Молох. Не нашенский он, иноземный. Но и в наших землях однажды появились его последователи. Причем многим после того, как язычество на христианство силой поменяли: всего-то меньше века назад. Вот на месте нашей деревни когда-то обустроилось поселение таких иноверов, секта, как в нынешнее время называют.

– Что за бог такой? Не слышала никогда…

– Могучий Молох, ненасытный. Ему жертвы приносили, да не просто преступников и прочих грешников, а младенчиков, – свекровь понизила голос, будто мифический идол мог нас подслушать. – В обмен на способности недюжинные, всемогущество, бессмертие. В еловой чаще нашей статуя Молоха стояла – тело человечье, голова бычья. Рога в спирали свернуты, словно раковки улиткины, только огроменные. Когда выпрямлялись отростки эти, значит, голоден Молох, время ритуала наступало. Волокли новороженицу в лес с дитем. Ручищи у статуи вперед вытянуты были ладонями вверх. На них надлежало ребеночка уложить. Причем мать должна была сама это сделать. Своими руками. А затем обкладывали сухой травой и поджигали заживо. Младенцы недолго орали, пока в пепел превращались, а статуе хоть бы что – не брал ее огонь, хоть и деревянная была, да чем-то, видать, особым пропитана. Потом в большом городе прознали, какое беззаконие творится – понаехали и всех истребили, от стара до млада. Только одна баба местная чудом уберегла детишек двух иноверских, Антошку да Вареньку. Выросли они, полюбили друг друга, да и начало нашему роду дали. А название кровавое – Молохово – поди ж ты, так и прижилось. И не ведает уже никто, как раньше место это называлось.

Ну вот зачем такие жути беременной рассказывать! Хотя я сама виновата – чего с расспросами полезла? Совсем не по себе стало, эта история похлеще, чем Валеркины страшилки про прудовую нечисть. Даже нога зачесалась так, что не утерпеть.

– Чего ты там дерешь? – заметила свекровь. – Дай-ка гляну.

Я нехотя продемонстрировала ей красную шишку.

– Укусил кто? – Зоя Антоновна прикоснулась тыльной стороной ладони к красноте. – Горячее место, – потом к моему лбу. – Да и ты тоже, девка!

– Улитка присосалась, когда я в вашем пруду окунулась, – занервничала я от ее слов, уже ощущая, как снова потянуло низ живота. – Они ведь не ядовитые тут у вас?

– Вот понесла ж тебя нелегкая в воду эту проклятую! – заворчала свекровь. – Да еще с пузом. Местные там не купаются, воду не набирают, белье не полоскают. Даже рыбаки в соседнюю деревню за уловом ездят.

– Говорил…

– Память-то людская жива… Из поколения в поколение, из уст в уста. Молоховских прислужников после расправы в пруду всех и схоронили вместе с идолом выкорчеванным. Дурная там вода, смертью пропитана.

Я почувствовала, как съеденный недавно творог стремительно подбирается к горлу. Не в