В дверь робко постучали. Вячеслав открыл глаза.

– Не заперто.

Дверь тихонько поползла в сторону, пропуская гаранта конституции. Юлия Владимировна в последние дни выглядела совсем скверно. Все больше напоминала тень, нежели человека.

– А, Юленька, – улыбнулся Вячеслав. – Что нового?

– Они улетели.

– А оставшиеся две связки?

– Остались здесь.

Юля села, не дожидаясь приглашения, потерла виски.

– Под жестким наблюдением.

– Хорошо, – кивнул Вячеслав. – Что-нибудь еще?

– Нет, – Юля покачала головой. – Только один вопрос. Можно?

Слава поглядел на «сумасшедшую бабу». Вид, с которым она требовала ответа на свой, не заданный еще, вопрос, Славе не понравился, но отказывать он не решился. Сказано же было: не будите спящую собаку. А Юлю Владимировну, по всему видно, сейчас лучше вообще не трогать и лишний раз не напрягать, не то сорвется. Ясно же, что на пределе.

– Валяй свой вопрос.

– Те офицеры, которые…

Юлия запнулась, подбирая слова.

– Ну, от услуг которых мы отказались… Они теперь где?

– Тебя это не должно трогать, – беспечно отозвался Вячеслав. Беспечность эта, впрочем, давалась с большим трудом. – Они больше ничем не помешают.

– Вы их тоже посадили? – спросила она.

– Нет, – отозвался Слава все так же беззаботно. – Я их расстрелял.

Юлия почувствовала, как зазвенело в ушах. Сквозь этот перезвон пробивался спокойный голос Вячеслава:

– Я хочу высказаться перед мировой общественностью. Подготовь, пожалуйста, все для телевещания. Новой России есть что сказать.

К встрече с русским президентом Джордж Роксвелл готовился основательно. Он перелопатил кучу закрытой информации по этому старику, который когда-то с помощью штатов окунул собственную страну в нужник, названный анархией. Он узнал о нем все, что можно: от биографических данных до размера ботинок, от манеры речи до мелких привычек, от семейной жизни до интимных подробностей.

Приземлившись на аэродроме Воронежской американской военной базы, которую местные соотечественники шутя называли Равинлэндом[17], полномочный посол США в России Джордж Роксвелл знал о президенте этой гребаной страны все. Он был готов ко всему, он чувствовал себя уверенно, потому что изучил врага.

Когда на базе он связался с Москвой и, переговорив с советником президента, договорился о визите, когда сел в вертолет и отправился в Белый город, как теперь называли Москву, с официальным визитом, Джордж верил в победу, благо был во всеоружии. Он был готов ко всему, кроме того, что случилось.

Выступление президента Новой России, которое сенсацией тут же разлетелось по всем мировым новостным каналам, он увидел уже в вертолете. Причем вертолет уже запрашивал разрешение на посадку. И выступление это раздавило Джорджа. Оно переломало все его планы, порушило все надежды.

Не потому, что выступление это полностью дискредитировало США, государственную политику и Белый дом. В конце концов, от всего можно откреститься. Не потому, что президент России говорил о том, что взрыв американской базы вовсе не был террористическим актом или несчастным случаем, а всего лишь явился ответом на захватнические действия со стороны США, которые велись много лет. Не потому, что русский пригрозил повторными взрывами, не потому, что несколько государств Европы и часть стран третьего мира тут же выдали Америке ноту протеста. А потому, что все это случилось сразу. И ко всему прочему встречаться сейчас Джорджу предстояло не с изученным чуть не лучше собственной жены стариком, а с новым президентом – или человеком, который посмел себя таковым провозгласить на весь мир.

И как и о чем говорить с этим молодым злым мужчиной в странной военной форме и с фанатичным блеском в глазах, Джордж не имел ни малейшего представления.

А вертолет тем временем неспешно шел на посадку. Роксвелл поглядел вниз. На крыше огромного небоскреба с белоснежными стенами и зеркальными окнами сверкала белым кругом посадочная площадка.

Американцев уже встречали. Возле площадки стояло четверо военных в черной как смоль форме.

Американец лопотал на своем американском английском и пучил на Вячеслава непонимающие глаза. Выглядело это довольно комично и, наверное, вызвало бы улыбку, если бы не продолжалось больше часа. А столь продолжительное повторение пусть самого забавного зрелища кому хочешь начнет действовать на нервы.

Слава с каменным лицом дослушал посла, покачивая головой в такт незнакомым словам, словно китайский болван. Когда штатовец замолк, он повернулся к Юлии Владимировне.

– Что он сказал?

– Он говорит, – скороговоркой забормотала Юля. – Что Белый дом примет к рассмотрению вопрос о мирном урегулировании конфликта, возникшего из-за новых требований новой власти России к действиям вооруженных сил США на территории…

– Он это уже четыре раза говорил, – сердито перебил Слава. – Еще что-то?

– Еще говорит, что… впрочем, ничего нового. Все тоже, что уже говорил.

Слава повернулся к американскому визитеру и поглядел на него с той покровительственностью, с какой добрый «дядя Степа-милиционер» поглядел бы на показательно отчитываемого пионера.

– Ты не втыкаешь, да? – ласково произнес он.

– Так и переводить? – бесстрастно поинтересовалась Юлия.

– Как хочешь, – отмахнулся Слава. – Можешь литературно обработать то, что я говорю.

Американец вопросительно поглядел на Юлию. Та быстро перевела сказанное. Несчастный посол распахнул рот и повернулся обратно к вождю Новой России. Вячеслав заговорил вкрадчиво, так разговаривал бы даже не с ребенком – ребенок понимает смысл слов – а с собакой.

– Ты не понимаешь, что я тебе говорю, дядя? – еще раз спросил Вячеслав, и Юля скороговоркой выдала перевод. – Тогда будем говорить жестче. Если в течение двадцати четырех часов оставшиеся военные базы США на территории России не будут полностью ликвидированы… Не законсервированы, а полностью ликвидированы, я ликвидирую их самостоятельно.

Американец что-то вскрикнул. Слава поглядел на Юлию.

– Он спрашивает, как вы себе представляете подобную ликвидацию?

– Если буду ликвидировать я, то очень хорошо представляю. Если вы… Как вам будет угодно. Можете эвакуировать людей, можете вывозить оружие и содержимое складов, можете… Да это ваши трудности, в конце концов. Действуйте по своему разумению, у вас осталось двадцать три часа пятьдесят пять минут.