Троянда юркнула в подвал, за ней ловко проскользнулхудощавый Григорий. Лишь могучие плечи Васятки едва не застряли в окне, но всеобошлось, разве что рубаха треснула, зацепившись за какой-то крюк. Тоннель тожеоказался узковат для огромного русского – ему пришлось идти боком. Вообщедвигались медленно – и из осторожности, и потому, что впотьмах Григорийпопытался было пойти впереди, но Троянда обошла его, прошептав:

– Ты не знаешь дороги.

Не только в дороге было дело! Если все-таки ход стерегут, влюбую минуту идущий первым мог напороться на меч или копье, и уж от этогоТроянда должна была уберечь Григория. Она старалась не думать, рисковала бы такради Васятки или нет. Но Васятка безнадежно отстал, так что о чем вообще тутдумать?

И все-таки в главном она, Троянда, оказалась права –Цецилия, при всей своей изощренной хитрости, была на редкость беспечнойхозяйкой. Она так уверила себя, что с гибелью Троянды не осталось ни одногочеловека, знающего ее тайну, что оставила ход без охраны. Теперь Троянда могласказать себе, что их безумное предприятие на поверку оказалось не таким ужбезумным, и что… но в этот момент впереди блеснула острая, как лезвие кинжала,полоска света!

Все трое вжались в стены и перестали дышать. Григорийзаслонил собой Троянду: не только чтобы уберечь ее от опасности, но и прикрываяее белую рубаху, которая предательски светилась в темноте. Как глупо, что онине подумали об этом раньше! Чудо, если их не заметят!

Прошло несколько томительных мгновений, однако никакогодвижения в коридоре не ощутилось. Свет неподвижно мерцал, и постепенно испугТроянды схлынул, и до нее начало доходить, что они остановились в двух шагах отпотайной двери. И дверь… эта дверь почему-то открыта, а свет льется из кельиискушений.

Что все это значило? Кто-то пришел проведать узника? Нопочему через тайный ход? Хотел сохранить в секрете свой визит? А может быть…Мысль, мелькнувшая средь сонма других, была столь нелепа, что Троянда дажерукой махнула, словно отгоняя ее. Может быть, в выжженной душе Цецилии вдругпроклюнулся крошечный росточек жалости и она явилась к человеку, которогохладнокровно, обдуманно обрекла на бесчестье, мучения, смерть, чтобы если и неспасти его, то хоть отсрочить неумолимую гибель? Может быть, Цецилия тайкомпринесла Гвидо съестные припасы и воду?..

Раскаявшаяся Цецилия? Милосердная Цецилия? Да такого ипредставить себе нельзя! Но тем более на это стоит посмотреть.

Стиснув руку Григория в знак того, что он должен оставатьсяна месте, Троянда крадучись приблизилась к двери, надеясь, что, если Гвидо илиЦецилия все же заметят ее, она как-нибудь сойдет за призрак.

Увы… не удалось! Призраки ведь молчат, а Троянда не смогласдержать испуганного вопля, когда увидела… увидела Цецилию, лежащую посредикельи, разбросав руки и выгнувшись дугой. Грудь ее окаменела в последнемвздохе, под сердцем торчал нож, вогнанный по самую рукоять, а над Цецилией… надЦецилией, почти касаясь ее пальцами босых ног, висел человек, уронивший головуна грудь.

Это был Гвидо. Он висел на потолочной балке, которая былахорошо знакома Троянде, вернее, Дарии… Но теперь веревка не оборвалась.

* * *

В тот же миг рядом оказался Григорий: прижал Троянду к себе,а Васятка кинулся вперед, обхватил висящее тело, дернул с силой – и сорвал скрюка. Положил на пол, провел ладонью по лицу, пытаясь закрыть незрячие глаза,но печально отстранился:

– Уже окоченел. Поздно.

Троянда зашлась сухим, коротким рыданием и замерла,уткнувшись в грудь Григория, – без мыслей, без чувств, сознавая и ощущая лишьодно: поздно!

Они пришли слишком поздно: Гвидо умер, и с Цецилией уже непоквитаться, а главное, тот порыв раскаяния, который заставил Троянду рисковатьжизнью своей и других людей и приведший ее сюда, тоже запоздал, ибо смертьГвидо была начертана в Книге судеб.

Она почувствовала, что рубаха Григория стала мокрой, ипоняла, что плачет, давно уже плачет, а он прижимает ее к себе все крепче,гладя другой рукой по голове и тихо шепча:

– Не кручинься, голубка. Судьба… что ж! Бог дал, бог и взял,ты еще молодая – найдешь свое счастье.

«Нашла уже, – подумала Троянда, вздыхая и касаясь губами егорубахи, теплой и сырой от ее слез. – Это ты…»

Но сейчас такие мысли отдавали кощунством, поэтому онаотогнала их и, отстранившись, сказала, стараясь не глядеть в лицо Григория:

– Храни тебя бог за твою доброту. Но… пора идти.

Васятка вздохнул с явным облегчением и шагнул к потайнойдвери. Григорий же не двинулся с места:

– Мы пришли за живым, но, если хочешь, унесем с собоюмертвого. Будет у тебя хоть могилка, куда поплакать придешь.

Троянда задумалась. Обратный путь по узкой темной лестнице сэтим тяжелым, громоздким телом будет тяжел, возможно, и опасен. Риск бытьсхваченными увеличивается в десятки раз. Да, это так, но… Гвидо заслуживаетлучшего, чем попасть вместе с трупами бродяг неприкаянных, преступников, жалкихсамоубийц в какую-нибудь общую могилу, о которой не будет знать ни одна родная,добрая душа, или просто в море! И если эти люди сами предлагают ей помощь, онапримет ее.

Троянда кивнула:

– Мы похороним его здесь, на монастырском кладбище.

– Ночью, на кладбище?! – в ужасе выдохнул Васятка – и тут жеосекся под острым взглядом Григория.

Троянда приподняла голову Гвидо, но Григорий отстранил:

– Нет, мы сами. Только скажи, Христа ради – это кто? Почемуона тут? Кто убил ее?

Он с жалостью смотрел на Цецилию, и Троянду это нисколько неудивило. Это для нее Цецилия – враг, предательница, уничтоженная опасность; ивсе, что она испытывает при виде ее трупа, – это облегчение. Ну а Григорийвидит просто убитую женщину – еще молодую, очень красивую, смерть которойнеобъяснима – тем более здесь, в этой келье.

– Наверное, он убил ее, а потом себя, – со вздохом сказалаТроянда. – Но… не знаю, откуда мне знать! И никто не знает, что здесьслучилось, кроме них двоих! – Она кивком указала на мертвых – и окаменела,услышав тихий, безжизненный голос:

– Нет. Я знаю… я тоже знаю, что здесь произошло. Гвидо неубивал Цецилию Феррари. Это я убил ее.

* * *