с ним лошади одного из своих рядовых, который, будучи тяжело ранен, свалился с нее. Отбиваясь саблей от нападавших, часть которых уложил на месте, и распорядившись подобрать раненого, храбрый капитан стал быстро отступать в горы, куда разбойники не решились последовать за ним.

Вот какая была устроена ему встреча перед гасиендой Лас-Пальмас, в которую он стремился с самыми мирными намерениями! Эта встреча и потеря любимого коня острой болью отозвались в его сердце. Он счел это как бы предзнаменованием, что нужно действовать иначе, чтобы попасть в гасиенду.

Узнав, что во главе напавших на него находились Аройо и Бокардо, дон Рафаэль тут же отправил одного из своих людей в свою гасиенду к капитану Вальделасу с просьбой немедленно прислать ему полсотни хорошо вооруженных людей и одну из пушек для того, чтобы силою войти в гасиенду Лас-Пальмас. Сам же он со своими восемью солдатами, в ожидании просимого отряда, остался в одном из горных проходов, защищенных самою природой от внезапного нападения.

По мере того как проходило время, бурлившая в доне Рафаэле кровь все более и более успокаивалась, и ему сделалось неловко при мысли, что он готовится к акту насилия по отношению к отцу любимой девушки. В нем снова началась борьба между двумя противоположными чувствами — любовью и долгом.

Настоит ли он на своем требовании о немедленной выдаче ему убийц его отца или, в случае отказа в этом требовании, ворвется в гасиенду и сам захватит их, или же откажется от такого намерения, — все это будет одинаково дурно. Голос долга и голос любви говорили одинаково убедительно. Кого же слушаться?

Эта мучительная борьба еще не кончилась в душе молодого человека, когда ему прислали подкрепление. Появление свежих сил заставило его принять окончательное решение. Он обнажил саблю, и, приказав трубачу протрубить сигнал выступления, двинулся к гасиенде Лас-Пальмас.

Приблизившись на известное расстояние к воротам гасиенды, дон Рафаэль выслал вперед трубача, который, протрубив установленный сигнал для переговоров, громогласно предложил от имени капитана королевской армии, Трэс-Вилласа, дону Мариано де Сильва немедленно выдать живыми или мертвыми бунтовщиков Аройо и Бокардо.

Бледный, как привидение, с бурно бьющимся сердцем, ожидал дон Рафаэль ответа. Но вокруг царило полное молчание: вызов остался как бы незамеченным.

Между тем в гостиной дома де Сильва происходила следующая сцена. Дон Мариано и обе его дочери сидели под окном, выходившим к воротам и защищенным железною решеткой. Перед ним, с кинжалами в руках и с угрожающим видом, стояли Аройо и Бокардо.

— Так, значит, дон Мариано де Сильва, постоянно хвастающийся своей дворянской честью и своим гостеприимством, теперь хотите нарушить то и другое и выдать нас? — насмешливо говорил Аройо, вертя кинжалом перед своим бывшим хозяином.

— Вовсе нет, — проговорил дон Мариано. — Но ведь…

— Вы хотите сказать, что этот дьявол в капитанском мундире может ворваться в гасиенду и взять нас силой? — грубо прервал его бандит. — Но против этого есть сильное средство, и это средство у вас в руках.

— Какое же? — не без удивления спросил дон Мариано.

— А, какое? — с циничным смешком повторил разбойничий атаман. — Вы притворяетесь, что не знаете! Ну, хорошо, я открою вам его. Ведь всем известно, что этот предатель влюблен в вашу дочь, донью Гертруду, и хоть он и изменник, но едва ли допустит, чтобы она погибла.

— Моей дочери угрожает гибель! — снова удивился дон Мариано. — Но от чего же? — не без тревоги спросил он.

— Да вот хоть бы от этого! — с новым циничным смехом ответил Аройо, указывая на свой кинжал. — Как только этот предатель ворвется сюда, чтобы схватить нас, ваша дочь тотчас же познакомится с этой игрушкой. Да несдобровать и вам самому вместе с другой дочерью. Поняли теперь, уважаемый дон Мариано?

Трепетавшие девушки с испугом прижались к отцу. Дон Мариано тоже невольно вздрогнул и стал придумывать выход из создавшегося положения. В это время вторично раздались звуки трубы и голос глашатая. Дон Мариано, ничего не придумав, не знал, что ему делать.

— Тысяча чертей вам на голову! — крикнул бандит, подступая еще ближе к бывшему хозяину. — Что же вы медлите? Подойдите к окну и крикните этому нетерпеливому черту то, что я вам сказал. Идите же, иначе я!.. — и он с угрожающим видом взмахнул кинжалом.

Дон Мариано понял, что бандит не шутит. Встав с своего места и нежно отстранив от себя крепко прижавшихся к нему дочерей, он подошел к окну, открыл железную решетку и крикнул в окно твердым голосом:

— Где начальник вашего отряда? Мне нужно сказать ему несколько слова.

— Я здесь! — ответил дон Рафаэль, выехав вперед.

— Ах, это вы, капитан? — голосом горькой иронии проговорил дон Мариано. — До сих пор я знал дона Рафаэля Трэс-Вилласа как близкого друга, но не мог узнать его в человеке, который собирается разгромить дом, где его всегда так радушно принимали!

Бледное лицо молодого человека густо покраснело. Он собрал всю силу своей воли и ответил, с напускной резкостью отчеканивая слова:

— А я вижу теперь в вас только человека, поддерживающего смуту и укрывающего в своем доме бандитов. В силу данного мне законным правительством права, я требую выдачи мне этих людей.

— Никогда, ни в каком случае, я не выдал бы добровольно никого из тех, кто доверился бы мне! — с твердостью ответил дон Мариано. — А в настоящую минуту я даже и не могу сделать этого, потому что лишен самостоятельности действий. Люди, находящиеся под защитой моего крова, поручили мне объявить вам, что они убьют меня и моих дочерей, прежде чем вы переступите порог этого дома, чтобы захватить их. Наша жизнь находится в ваших руках, капитан Трэс-Виллас. Имейте это в виду, и пусть ваша совесть решит, как вам поступить.

Последние слова были произнесены уже таким грустным тоном, что сердце дона Рафаэля сразу смягчилось, а мысль о любимой девушке, находившейся под такою страшною угрозой, заставила