Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В голове у меня мгновенной вспышкой возникло видение – две плачущие женщины. Старшая – сущее чудовище, обтянутый кожей скелет с распущенными, спутанными лохмотьями волос. Страшилище, словно бы сошедшее с полотен Гойи. Но тут видение исчезло, и я не смог поймать его снова.
– Бьянка! – позвал я, прибавляя ходу. – Бьянка!
Я знал, где располагались туннели – глубокие, темные, жуткие туннели под городом, стены которых были выложены дотлевающими костями умерших за много веков парижан. В эти подземные коридоры иной раз пускали и публику. Я знал, где находится вход. Мчась со всех ног к площади Денфер-Рошро, я уже почти добрался до цели, как меня вдруг остановило преудивительнейшее зрелище.
Тьму перед входом в катакомбы прорезала ослепительно-яркая вспышка: словно из склепа внезапно вырвался столб пламени. Темное деревянное здание, ограждавшее спуск в подвал, где начиналось подземелье, взорвалось, с оглушительным треском рассыпалось на куски.
Взору моему предстала вампирша с длинными светлыми волосами – вся белая, излучающая силу и мощь. Она поднималась над мостовой, прижимая к груди двух других женщин: ту каргу со спутанными волосами и рыжеволосую красавицу, что вся сотрясалась от рыданий.
Это загадочное существо слегка замедлило вознесение – специально ради меня. На долю секунды взгляды наши встретились.
Еще увидимся, храбрец.
И она исчезла.
В лицо мне ударила волна воздуха.
Когда я пришел в себя, то понял, что сижу прямо на мостовой.
Сиврейн.
Это имя прочно отпечаталось у меня в голове. Сиврейн. Но кто она такая, эта Сиврейн?
Я все еще сидел, уставившись на вход в туннель, как вдруг услышал быстрые приближающиеся шаги. Кто-то подбирался ко мне – твердой и уверенной поступью.
– Вставай, Лестат.
Обернувшись, я взглянул в лицо своей матери.
Она стояла предо мной – после стольких лет разлуки. Все та же старая куртка в стиле сафари, цвета хаки. Все те же выцветшие джинсы. Волосы заплетены в косу, бледное лицо подобно фарфоровой маске.
– Ну же, вставай! – велела она. В холодных голубых глазах плясали отсветы огня полыхающего перед входом в туннель здания.
Былая любовь, былая досада мгновенно вспыхнули в моей груди огнем ярости. Меня словно отбросило на сотни лет назад. Я снова гулял с ней, как в детстве, по холодным голым полям, и снова она бранила меня ледяным, нетерпеливым голосом:
– Ну же! Вставай! Пошевеливайся!
– А если не встану? – огрызнулся я. – Что ты станешь делать? Дашь мне пощечину?
Именно это она и сделала. Закатила мне звонкую оплеуху.
– Вставай живо! Отведи меня в эту свою твердыню в старом замке. Нам надо поговорить. Завтра я возьму тебя к Сиврейн.
Голос, похоже, завел привычку – каждый вечер будить его и внушать, что пора, мол, пойти и очистить земли вокруг от вампиров-отщепенцев, что ему же самому станет куда приятнее и счастливее, если он так и сделает. Голос не оставлял его в покое, нежно нашептывал:
– Мариус, я знаю тебя. Очень хорошо знаю. И знаю, что ты любишь своего спутника, Дэниэла. Сделай, что я велю – и ему никогда больше не будет грозить никакая опасность.
Мариус игнорировал Голос – так же уверенно и стойко, как священник игнорирует искушающий голосок Сатаны. Но всю дорогу он пытался вычислить: как это существо проникает в мой мозг? Как ухитряется разговаривать с такой физически ощутимой теплотой, точно мы с ним – родные братья.
– Я – это ты, Мариус, а ты – это я, – твердил Голос. – Слушай меня.
Мариус глаз не спускал с Дэниэла.
Прелестный старый вампирский приют в Санта-Терезе был стерт с лица земли. Если кто-то из молодняка в Рио-де-Жанейро и уцелел, то не смел подать голоса. Даже вокруг города все молчало. Тишину более не нарушали былые крики и мольбы о помощи – резкие, пронзительные, душераздирающие.
Гуляя полночью по пляжу вдоль кромки волн бок о бок с Дэниелом, Мариус непрестанно прислушивался. Одетый в хаки, с привязанными к поясу босоножками, он был похож на бродягу – искателя приключений. А Дэниел выглядел красавчиком, типичным представителем золотой молодежи: яркая рубашка, шорты, легкие кроссовки, уверенно ступающие по твердому песку.
Далеко на севере, в джунглях, Мариус различал голоса вампиров – еле слышные, но полные ярости. Он знал, Маарет теперь там, в амазонских джунглях. Он узнавал слабый, но различимый узор ее речей, телепатические выплески, которые даже великая Маарет не могла полностью сдерживать и контролировать.
Им с Дэниелом надо покинуть Бразилию. Здесь больше не безопасно. Дэниел сказал – он все понимает. «Куда ты, туда и я», – сказал он. Мариуса поражало, что его молодой друг так равнодушен к опасности, что страх не приглушает в нем страстный интерес ко всему вокруг. Пережив устроенную Акашей резню, он сделался мудр не по годам и теперь спокойно принимал грядущие испытания, уповая уцелеть и в них тоже. Как сам он сказал в этот же самый вечер: «Я родился для Тьмы в разгар бури».
Мариус любил Дэниела. Он спас его от последствий прошлой бури – и ни на миг не пожалел об этом. Мариус понимал: в каком-то смысле Дэниел тоже спас его – ведь теперь Мариусу было о ком заботиться, было кого любить. А для Мариуса важнее всего в мире было, что он сейчас идет по этому пляжу не один, что Дэниел шагает бок о бок с ним.
Ночь выдалась великолепной, что не редкость в заливе Копакабана: серебристые волны прилива шелестели на бесконечных песках, немногочисленные смертные держались вдали и были заняты своими делами. Огромный город Рио не умолкал никогда. Гул автомобилей, отзвуки людских голосов сливались для Мариуса со сладкой извечной симфонией моря.
В поднебесном мире все таит частицу благословения, так и шум современности становится в наших ушах нежным ропотом водопада, защищающим нас от хаотических, жутких звуков. Ах, что такое само Небо, как не безмолвная и безразличная пустота, в которой раздробленное эхо далеких взрывов разносится вечно – или не слышится никогда? Любой смертный когда-либо заводил речь о музыке сфер.
Однако наш дар, наше благословение – что мы так малы по сравнению с этой вселенной. И способны ощущать красоту момента, ибо мы все же больше крохотных песчинок вокруг.
Мерный ход размышлений Мариуса нарушила внезапная помеха.
Далеко впереди, во тьме, он различил направляющуюся к ним одинокую фигурку. Бессмертный! И очень могучий. Дитя Тысячелетий. Мариус притянул Дэниела к себе, обхватил, словно сына. Юноша тоже почувствовал чье-то присутствие – возможно, даже уловил слабое биение сердца.
Кто ты?
Ответа различить Мариус не мог. Фигура уверенно приближалась – хрупкий, изящно сложенный вампир в хлопающем на ветру белом арабском одеянии до пят. Ветер ворошил короткие светлые волосы, лунный свет обрисовывал фигуру, окружая ее легким ореолом. А поступь звучала твердо и уверенно – так всегда шагают древние, даже по самой мягкой и ненадежной поверхности.