был выбран классический. Узнав, что все женские персонажи будут одеты одинаково, Белла ощутила недовольство. Ей хотелось сшить себе изящное атласное платье. Теперь же, примерив платье из тюля, она капризно выпятила губу и прошлась перед зеркалом своего гигантского гардероба, недовольно обдергивая лиф и юбку.

Портниха наблюдала за происходящим, усевшись на пол. Это была самая дешевая швея, которую Гарриет удалось найти, — хрупкое, истощенное создание, источавшее ароматы заплесневелого хлеба. Одна щека у нее была раздутая, другая впалая, словно у битого яблока, на желтом лице красовались усики. Когда Белла остановилась рядом с ней, она нервно вздрогнула, воздела руки и начала что-то говорить.

— Ну что я могу сказать… Мы будем напоминать толпу весталок, — объявила Белла, не обращая внимания на портниху. — У меня, разумеется, будет множество украшений, но остальные! Я даже не знаю.

— Вы собираетесь надеть украшения?

— Дорогая, я же Елена Троянская. Я королева.

Она повернулась к зеркалу боком, запрокинула голову и с величественным и задумчивым видом оглядела линию груди и свою обнаженную пухлую белую руку. Платье было изящнее и элегантнее многих английских нарядов.

— Думаю, здесь нужно добавить цвета. Кусок шифона. Большой платок, возможно. Голубой или, возможно, золотой. И какого-нибудь другого цвета остальным.

Лицо Беллы смягчилось, но Гарриет приуныла. Ее замысел теперь казался убогим и безвкусным. Ей казалось, что она испортила спектакль. Швея снова что-то сказала.

— Чего она хочет? — спросила Гарриет.

— Чтобы ей заплатили.

Гарриет полезла за деньгами.

— Она просит тысячу леев, — сказала Белла. — Дайте ей восемьсот.

— Но тысяча — это так мало. Едва ли десять шиллингов.

— Она этого не знает. Обойдется и восемьюстами. Румынка дала бы ей вполовину меньше.

У Гарриет не нашлось купюр мельче, чем в тысячу леев. Портниха застенчиво приняла деньги и тут же бросилась к двери. Белла захлопнула ее прежде, чем женщина успела убежать, и потребовала двести леев сдачи. Женщина завыла, словно профессиональная нищенка, после чего разрыдалась. Белла неумолимо протянула руку.

— Белла! — воскликнула Гарриет. — Она заработала свои деньги. Мы же не будем устраивать скандал из-за грошей. Отпустите ее.

Потрясенная Белла отошла от двери, и женщина сбежала. Повозившись с замком, она выскочила из квартиры, оставив дверь распахнутой, и ее каблуки застучали по мраморным ступеням.

— Знаете ли! — проворчала Белла. — Им нельзя доверять. Они вечно наживаются на иностранцах. Если бы вы имели с ними дело столько же, сколько я, вас бы они так же утомили.

Когда Гарриет собралась уходить, они обнаружили, что портниха забыла сверток с костюмами, которые она должна была отнести остальным актрисам.

— Вы только посмотрите! — сказала Белла. — Надо будет найти слугу, чтобы отнес их в университет.

— Я заберу, — сказала Гарриет.

— Нет уж! — Белла прижала костюмы к груди. — Я отнесу. Мне не стыдно показаться на улице со свертком.

Когда Кларенс отвез Гарриет на фабрику, оказалось, что трико готовы и выглядят именно так, как она просила. На обратном пути он вновь зашел на польский склад и вышел с охапкой рубашек и белья.

— Это для Гая, — объявил он, сложив свой груз к ней на колени.

— Почему вы не отдали мне их раньше?

— Потому что вы так уперлись. Разве вы не поняли: если бы вы хорошо со мной обращались, то добились бы от меня чего угодно?

Тем вечером Гарриет отправилась в сад «Атенеума», где итальянский официант сообщил им, что Италия объявила войну странам-союзникам. Он расплылся в улыбке и несколько раз повторил:

— Удивились? Удивились?

— Нет, — ответил Галпин. — Удивительно только, что не нашлось других гиен, готовых поживиться чужой добычей.

Официант не понял его слов или же не придал им значения.

— Теперь мы, итальянцы, будем ездить за границу и ходить там по музеям, — объявил он, смахнул со стола липовые цветки и ушел, напевая и триумфально посмеиваясь.

26

Костюмная репетиция «Троила и Крессиды» должна была состояться в четверг после закрытия театра, ночью тринадцатого июня. С этого момента и до полуночи пятницы театр и его сотрудники были наняты англичанами. Гарриет пригласили на эту репетицию, которая начиналась в одиннадцать вечера.

Вечером позвонил Кларенс — он должен был отвезти ее на ужин.

— Все чем-то обеспокоены. Полицейские останавливают прохожих и проверяют документы.

— Что же они ищут?

— Шпионов, полагаю.

По улицам, как обычно, гуляли толпы. Полицейские в небесно-голубых мундирах передвигались между ними группками по три-четыре человека. У обочин стояли полицейские фургоны. Всё было спокойно. Положение дел было слишком ужасно, чтобы вызвать всеобщее возбуждение.

Для Бухареста падение Франции означало падение цивилизации. Франция была идеалом тех, кто стремился оторваться от своих крестьянских корней. Культура, искусство, мода, либеральная мысль и само понятие свободы — всё, как считалось, происходило из Франции. Никто, за исключением горстки фашистов, уже не верил в Новый Порядок. Истина была очевидна даже тем, кто делал вложения в Германию: победа нацизма станет победой тьмы. Отрезанная от Западной Европы Румыния падет в пучину репрессий, фанатизма, насилия, предрассудков и тирании. Спасения не было.

Над городом нависла печаль, близкая к отчаянию. Это и было отчаяние. Гарриет и Кларенс ехали по Бульвару, и казалось, будто солнце над ними садится в последний раз.

Grădinăs, которые зимой представляли собой снежные пустыни, теперь ожили и полнились огнями и музыкой. Здесь пытались поверить в то, что продолжается обычная жизнь. Люди прогуливались под липами и каштанами, пышная листва которых еще не пожухла от жары. Гарриет и Кларенс вышли из автомобиля и присоединились к толпе. Они отправились к Триумфальной арке. Вокруг на множестве языков звучало то же беспокойство, которое терзало их самих. Люди спрашивали друг друга: что происходит во Франции? Какое смятение французских войск, какое падение боевого духа стало причиной такого стремительного продвижения врага?

— Всё дело в новой Германии, — сказала какая-то женщина. — Никто не в силах ей противостоять.

Кларенс хохотнул.

— Стеффанески сейчас доволен, — сказал он. — Говорит, что уже достаточно наслушался о трехнедельной войне в Польше. Теперь надо задуматься о том, что Голландия и Бельгия капитулировали, а Англия покинула Европу, и всё это на протяжении восемнадцати дней. Он не дает Франции и недели.

— А вы что думаете? — спросила Гарриет.

— Не знаю, — протянул Кларенс, принимая задумчивый вид. — В прошлую войну немцы дошли до Марны. Французы бились как безумные, чтобы спасти Париж. Они ехали на фронт на такси, каждый парижанин вышел драться, и линия устояла. Это может повториться.

По мере того как они приближались к арке, толпа редела. Перед ними вдруг оказались три юные крестьянки, совсем девочки, в вышитых платьях и с цветами в волосах. Они принялись танцевать и что-то запели Кларенсу. Гарриет поначалу решила, что они попрошайничают,