— Там, где речь идет о тебе, я теряю самообладание, — неожиданно вырвалось у него. — А когда я вдали от тебя, каждую секунду только и думаю о том, как хочу тебя. Хочу войти в твое тело. Хочу, чтобы ты меня ласкала. Ненавижу все, что разлучает меня с тобой.

Он с силой дернул за корсаж, и Аннабел ахнула, почувствовав, как сползло с плеч платье. Пуговицы из резной слоновой кости разлетелись по всей прихожей. Снова закрыв ей рот поцелуем, Саймон стянул корсаж вниз и одновременно наступил на подол. Несчастный шелк, не выдержав такого издевательства, треснул, и платье свалилось на пол. Саймон рывком притянул Аннабел к себе и, схватив ее руку, потянул к своим чреслам. Аннабел, тяжело дыша, сжала отяжелевшую плоть, и глаза сами собой закрылись.

— Я хочу заставить тебя кричать и терять сознание в моих объятиях, — прошептал он, царапая ее щеки чуть отросшей щетиной. — Хочу повсюду касаться, как изнутри, так и снаружи, куда только смогу дотянуться…

Недоговорив, он впился в ее губы, неожиданно безрассудный в своем желании, словно вкус поцелуя был экзотическим афродизиаком, доводившим его до безумия.

Она смутно сознавала, что он роется в кармане сюртука… потом что-то холодное коснулось ребер, и корсет распался. Наверное, он просто перерезал шнуровку, и теперь на талию ничто не давило.

Сообразив, что ее вот-вот возьмут прямо на полу прихожей, Аннабел с улыбкой отпрянула от него. Даже в моменты наивысшего возбуждения Саймон, казалось, всегда владел собой, стараясь сдерживать страсть. Она никогда не боялась, что он способен забыться настолько, чтобы причинить ей боль… до этого момента. Он словно потерял рассудок, а лицо, искаженное гримасой сладострастия, потемнело, налившись густым румянцем.

Сердце Аннабел почти болезненно сжалось. Она облизнула внезапно пересохшие губы. Нервный жест заставил его встрепенуться и с пугающей сосредоточенностью уставиться на ее губы.

— Моя спальня, — выдавила она и, повернувшись к лестнице, стала с трудом подниматься на подгибающихся ногах, но едва одолела несколько ступенек, как за спиной послышались шаги Саймона. Она не успела ничего сказать: он подхватил ее и с почти пугающей легкостью взлетел наверх. Дверь спальни распахнулась. Мощная фигура Саймона резко выделялась на фоне светлых, истончившихся от частых стирок оборок покрывала и забранных в рамки вышитых ее детскими руками картин.

Саймон грубо сорвал с Аннабел остатки одежды, бросил ее на слегка пахнувшие плесенью от долгого неупотребления простыни и быстро разделся сам. Она отвечала на его порыв с беззаветной готовностью. Руки ласкали и гладили его спину, ноги сами разошлись при легчайшем его касании. Он вошел в нее, наполняя до отказа, а она выгнулась, стараясь вобрать его целиком.

Войдя в нее, он словно успокоился. Стал мягче, нежнее, словно всем своим существом старался доставить ей наслаждение. Твердая плоть в бархатной перчатке, густая поросль, тершаяся о соски, запах и вкус — все пьянило Аннабел.

Пораженная столь сокрушительной близостью, Аннабел ощутила, как выступили на глаза слезы, и Саймон бормотал что-то утешительное, вонзаясь все глубже, беря больше, чем, по ее убеждению, она была способна дать. Он вбирал губами каждый ее вздох, и мощные выпады заставляли ее мышцы напрягаться и растягиваться. Она всхлипывала в его губы, безмолвно умоляя дать ей облегчение. Сдавшись, он ускорил темп, доводя ее до пронзительного наслаждения, и сам последовал за ней.

Такое они испытали впервые. И это пугало.

Чуть погодя Аннабел бессильно лежала в его объятиях, уткнувшись головой в плечо и пытаясь разобраться в смятенных чувствах. Каждый нерв в ее теле пульсировал блаженством. И все же она ощущала, что в их отношениях что-то изменилось… так и не достигнутые высоты, маячившие совсем близко, нереализованные возможности, чуть превышавшие то, что они только что испытали… Ощущения… желание… искусительное нечто, чему не было названия…

Аннабел, сомкнув ресницы, наслаждалась близостью их тел, пока неуловимое, вечно ускользающее обещание витало в воздухе, как некий добрый дух.

Постепенно в ней пробудилось любопытство. Что это за предприятие, так сильно занимающее ее мужа?

Наконец, не выдержав, Аннабел спросила, нельзя ли ей посетить фабрику, но в ответ посыпались отказы, отговорки и всяческие уловки, призванные отвлечь ее от этой идеи. Сообразив, что муж по какой-то причине не желает брать ее на фабрику, она не отступила. Наоборот, решимость ее удвоилась.

— Совсем ненадолго, — настаивала она как-то вечером, — единственное, чего я добиваюсь, — взглянуть хотя бы одним глазком. Я ни к чему не прикоснусь. Ради Бога, после того как я часами слушала твои рассуждения о локомотивах, неужели не имею права все увидеть?!

— Это слишком опасно, — отрезал Саймон. — Женщинам нечего делать в месте, набитом станками, прессами и тысячефунтовыми изложницами с кипящим адским супом…

— Но ты постоянно твердишь, что все это совершенно безопасно и мне нет никаких причин беспокоиться, когда ты туда уезжаешь, а теперь вдруг оказывается, что все это неправда.

Слишком поздно поняв свою тактическую ошибку, Саймон угрюмо потупился.

— То, что безопасно для меня, не всегда может быть безопасно для тебя.

— Но почему?

— Потому что ты женщина.

Кипя, как вышеупомянутые изложницы, в которые только что разлили адский суп, Аннабел зловеще прищурилась.

— На это я отвечу через минуту, — пробормотала она, — если смогу подавить настоятельный порыв украсить твою голову первым же попавшимся тяжелым предметом.

Саймон принялся мерить шагами гостиную, всем своим видом выдавая раздражение. Остановившись перед диваном, на котором сидела жена, он навис над ней как грозовая туча.

— Аннабел, — проворчал он, — посещение литейной — все равно что попытка заглянуть в ворота ада. Разумеется, мы заботимся о безопасности, но, так или иначе, это шумное, грязное и неприветливое место… — Он осекся, запустил пальцы в волосы и нетерпеливо огляделся, словно вдруг побоялся встретиться с ней взглядом. И только потом с очевидным усилием добавил: — Ты слишком много значишь для меня, чтобы подвергать хоть малейшему риску. Мой долг — тебя защищать.

Глаза Аннабел широко раскрылись.

Она была тронута и немало удивлена его признанием. И пока они смотрели друг на друга, она ощущала определенное напряжение… не столько неприятное, сколько будоражившее.

Аннабел подперла голову рукой и тихо вздохнула.

— Я счастлива, что ты готов меня защищать, но я не собираюсь провести остаток жизни в башне из слоновой кости, — пояснила она и, хотя почувствовала его внутреннее сопротивление, все же рассудительно продолжала: — Мне хочется больше знать о том, чему ты посвящаешь долгие часы вдали от меня. Увидеть место, которое имеет для тебя такое значение. Пожалуйста.

Саймон долго размышлял, после чего с видимой неохотой кивнул:

— Ладно. Поскольку иначе мне все равно не видать покоя, завтра поедем в литейную. Но не вини меня, если тебе не понравится. Я обо всем предупреждал.