Неподалеку были одни из Дербентских ворот, звавшихся при арабах Баб ал-джихад – Ворота джихада, а затем именовавшихся Кырхляркапы – по названию кладбища мучеников. Над воротами, поверх стены, был устроен ряд башенок с бойницами.

Ворота надежно охранялись стражей. Она проверяла и допрашивала каждого, кто хотел войти в Дербент. Приметив Мусу-Гаджи с его слоном, стражники выслали к нему караульных.

– Кто ты такой? Ппочему едешь на этом слоне? – строго спросил караульный.

– О благородный воин! – отвечал Муса-Гаджи, приложив руку к сердцу. – Это удивительное животное я нашел издыхающим от голода около русской крепости. И что-то подсказало мне, что слон принадлежит великому падишаху. Вот я и решил вернуть его законному владельцу.

– Не тот ли это слон, которого русские сначала не пропустили, а затем арестовали? – догадался второй караульный.

– А ядра? – сомневался первый. – Он вез снаряды для пушек.

– Куда ты их дел? – спросил первый караульный, вынимая из ножен саблю.

– Ядра? – изобразил недоумение Муса-Гаджи. – Ядра – вещь нужная, наверное, русские забрали их себе.

– Пойдем с нами, – приказал второй караульный. – Начальник стражи вырвет тебе язык, если попробуешь обмануть нас.

Войдя в ворота, Муса-Гаджи и его слон оказались на мощенной камнем улице. Слева располагалось здание хамама – городской бани, справа была мечеть. Их повели дальше, пока они не вышли на главную улицу с караван-сараями, пересекавшую Дербент снизу доверху. Тут же было помещение начальника стражи.

Начальник ошеломленно уставился на слона:

– Это из тех, что посылали русской царице?

– Выходит так, мой господин, – ответил Муса-Гаджи. – Те, что везли подарки, пошли дальше, а этого русские выгнали в поле, а я подобрал, чтобы вернуть хозяину.

– Ты поступил хорошо, – согласился начальник, задумчиво поглаживая бороду. – Великий падишах велел построить дворец к его прибытию, а слоны очень сильны. Он может нам пригодиться.

– А я умею строить, – добавил Муса-Гаджи. – Слона я возвращаю бесплатно, как и положено правоверному, нашедшему чужую вещь. Но не позволит ли ваша милость заработать несколько монет для моей бедной семьи?

– Сколько при тебе денег? – спросил начальник.

– Несколько медяков, – развел руками Муса-Гаджи.

– Есть ли тебе, где жить в Дербенте?

– Я могу спать в мечети, как все странники, – ответил Муса-Гаджи.

– В городе стало мало народу, все куда-то разбегаются, – размышлял начальник. – Будешь жить в караван-сарае, а вместо платы будешь каждое утро привозить на своем слоне дрова для печей.

– Слушаю и повинуюсь, – согласился Муса-Гаджи. – Но строить у меня получается лучше.

– Дворец еще не начат, – ответил начальник.

– Когда понадобишься, тебя позовут.

Посчитав разговор законченным, каджар пощупал угрожающие бивни, но слон так недовольно мотнул головой, что начальник в страхе отпрянул.

– Только держи этого зверя подальше от меня, – приказал он Мусе-Гаджи. – Лучше всего – за городом.

– Он может сбежать, – предупредил Муса-Гаджи.

– Не в конюшню же его ставить, – возразил начальник. Затем, прикинув что-то, велел: – Отведи его к морю. Там пока пусто и много растений. Я знаю, слоны их любят. А когда начнут строить дворец, будем держать его на цепи.

Муса-Гаджи ехал на слоне через город. Он казался пустынным.

Здесь еще помнили восстание пятилетней давности, когда жители города с помощью Сурхай-хана Кази-Кумухского свергли ненавистного шахского правителя и, как доносил потом Калушкин, «с великим бесчестием таскали по улицам и били смертным боем». Восстание было жестоко подавлено присланными Надиром войсками. Новый правитель восстановил порядок жестокими казнями, ослеплением и прочими наказаниями тысяч дербентцев. Однако борьба за власть в Дербенте вспыхивала вновь и вновь, унося множество жертв, большей частью – невинных. Волнения улеглись лишь тогда, когда Надир-шах приказал выслать семейства зачинщиков восстания в Ширван, а на их место прислать из Ширвана семьи беспокойного племени сурсур.

Остальное население Дербента было обложено штрафами и тяжелыми податями, которые мало кто в состоянии был платить. И тогда у людей отбирали имущество и детей, которых тут же продавали на базаре. Многие дербентцы бежали из города, ища спасения в горских обществах.

Дербент был разбит на кварталы – магалы, устроенные еще Абу-Муслимом, который принес в Дагестан ислам. Тогда он сделал по магалу для людей каждого племени, пришедшего с ним, в каждом магале была сооружена мечеть. Для палестинцев, к примеру, были Палестинский магал и Палестинская мечеть. Для совершения общих пятничных молитв была возведена большая Соборная мечеть. С тех далеких времен многое стало иначе, Дербент населили совсем другие люди, но облик города почти не изменился. Небольшие двухэтажные дома лепились друг к другу, и редко какие смотрели на улицу решетчатым окошком. Окна, как правило, выходили в маленькие дворы, где был тандыр для выпечки лепешек, росли виноград, гранат, хурма или тутовник, давая тень и прохладу. Лишь некоторые богатые дома на главной улице имели сверху эйваны – крытые террасы с колоннами. С этих эйванов и глазели на заморское животное закутанные в чадры женщины и напуганные дети.

Шумный Дербентский базар тоже не был теперь так богат, как еще совсем недавно, когда Дербент числился за Россией. Тогда торговля процветала, поощряемая властями. Дербентские купцы продавали товары в России беспошлинно, как и русские – в Дагестане. Заводились новые мануфактуры, из Дагестана начали возить много хлопка, шафрана, фруктов и винограда, а горцы могли свободно покупать железо, порох и свинец из России. К тому же дербентцы и весь Дагестан были избавлены от беспрерывных нашествий персов, турок и крымских татар.

Теперь все было иначе. Многие лавки, которые держали мусульмане и армяне, а также иудеи, считавшие себя из колена Вениаминова, были закрыты.

Торговля становилась убыточной, потому что в городе заправляли каджарские сарбазы. Они не любили за что-либо платить, а грабежи считали обязательной принадлежностью воинского ремесла. На всем базаре лишь несколько торговцев ждали покупателей. Один из них продавал тыквы. Увидев слона и то, как большая тыква мгновенно исчезла в его бездонной утробе, заброшенная туда то ли огромным носом, то ли похожей на змею рукой, торговец даже не решился потребовать платы. Если люди не всегда платили, то чего было ждать от этого невиданного животного?