Теперь та выглядела спокойной, и медвежья морда у нее на голове сомкнула пасть, закрыла глаза и стала обычной мертвой личиной.

— Очнулась! — воскликнула волхва, заметив испуг в раскрытых глазах Дивляны. — Вот и хорошо! Загнала я Невеюшку в темные леса, на дерево сухое, на колоду гнилую, там ей теперь и место, назад не воротится. Ну, Дева Ильмера, скажи что-нибудь!

— Ты… прогнала мою лихорадку? — спросила Дивляна, поняв, что видит перед собой волхву-целительницу. — Я вас видела… тебя и ее. Только морда была живая… — Она опасливо покосилась на личину своей собеседницы.

— Еще бы ей не быть живой, если в ней сам мой Боровик-батюшка живет! И не таких мы прогоняли. Твоя-то еще была не из самых сильных. Вот так оно — одной по лесам гулять. Ты от своих чуров ушла, к другим не пришла — ешь тебя кто хочешь! Так и съела бы тебя Невеюшка, кабы Добролюта не подобрала. А не то пропала бы наша Дева Ильмера!

«О ком это она?» — только успела подумать Дивляна, как дверь снова распахнулась и в избушку ввалились еще пять или шесть женщин.

— Вот она, вот она! Очнулась! Глядит! — загомонили они, и с горящими от любопытства и волнения глазами разглядывая Дивляну.

Девушка села, прислонившись плечом к стене. Все происходящее удивляло и тревожило ее. Где Вольга? Почему он не пришел за ней? И что случилось с ней, почему эти женщины так на нее смотрят? Или они уже знают, что она сбежала из дома? А ну как если она пролежала тут три дня и три ночи, и погоня из Ладоги давно здесь?

— Ну, красавица, полегче тебе? — Женщина со смутно знакомым лицом, видимо Добролюта, села на край лавки и осторожно прикоснулась жесткой рукой к ее лбу. Теперь Дивляна разглядела, что Добролюта лет на десять старше ее матери, выше ростом и вообще крупнее, но все же что-то общее в них было: возможно, умение видеть не только внешнюю сторону событий. — Унялся жар, слава Перыни! И Боровите спасибо, — добавила она и оглянулась на женщину-медведицу. — Здорова будь, сестра! Как же зовут тебя на самом деле?

Она вопросительно посмотрела на Дивляну, и по ее лицу было ясно, что прежнее имя ее уже не устроит. Но откуда они могли узнать?

— Не Тепляна ты, — сказала Добролюта, подтвердив ее догадку. — Хоть и Витонегова рода. Ты — дочь Домагостя, ладожского воеводы, и Милорады, что из Любошичей по матери?

Дивляна опустила глаза.

— Не бойся, у нас тебе худого не сделается. — Добролюта взяла ее за руку. — Разве ж я дам кому тебя обидеть, когда моя бабка и твоя прабабка сестрами были родными, от одного корня мы тянемся. — Она показала на своем подоле родовой знак, такой же, как и на исподке Тепляны. — Да и кто же на Ильмере девушку обидит, которую Леля-Огнедева избрала?

Она обернулась и сделала кому-то знак. К ним подошла Мечебора, бережно и благоговейно держащая в переднике несколько полуобгоревших сучьев с Лелиного жертвенника.

— Что это? — растерянная Дивляна в недоумении посмотрела на них.

— Руку протяни.

Не понимая, что все это значит, Дивляна послушно протянула руку к сучьям, которые Тиховея выложила на пол. И тут же между черными ветками мелькнул язычок пламени! Дивляна вскрикнула от неожиданности и невольно отдернула руку, но язычок не исчез — лизнув один сук, другой, он вырос и полез вверх, жадно облизывая свою пищу, будто изголодался за много лет ожидания. Женщины вокруг радостно загомонили — их предположения подтвердились, а Дивляна в испуге прижала руки к щекам и смотрела то на огонь, то на Добролюту, которая, видимо, знала, что все это означает! А у той вдруг слезы потекли по лицу. Убедившись, что знак богов был не случаен и не обманчив, она не могла больше сдерживать радость и волнение и обняла Дивляну.

— Дева Ильмера! Сестра ты моя дорогая! Огнедева ты наша! Дали боги милости, наконец-то! Семь десятков лет мы тебя ждали, солнышко ты наше ясное! Семьдесят лет… Как бабка моя Благочеста… Вот где боги Дев Ильмеря хранили все эти годы — в Ладоге! В крови Доброчестиных внучек благословение Ильмеря жило, теперь вот и к нам воротилось!

Дева Ильмера — то же самое, что для Ладоги Дева Альдога! Дивляна довольно быстро поняла, о чем идет речь, только не могла взять в толк, что это все относится к ней! Она привыкла к тому, что ладожской Лелей — Девой Альдогой — была в свое время ее бабка, потом мать, потом сестра Яромила… Она привыкла думать, что богами избрана Яромила, как и положено старшей дочери. И кому бы на ум пришло, что ей тоже досталось благословение — от словенского старшего рода, полученное через прабабок не по матери, а по отцу! И оно проснулось, когда она попала на берега Ильмеря, в святилище. В прошлый раз, во время свадьбы Прибыни Вышеславича, здесь толпилось слишком много народу, да и огни на всех жертвенниках были разожжены в честь торжества, так что даже если знак богов о прибытии Огнедевы был дан уже тогда, никто его не заметил, потому что все смотрели только на новобрачных. И сама она ничего особенного не почувствовала, потому что глядела только на Вольгу и думала только о нем. Проворонила свое благословение, вот дура-то! И так ничего и не узнала бы, если бы не это бегство и не болезнь…

— Сами боги тебя к нам привели! — словно услышав ее мысли, подхватила Мечебора. — Сами боги наших жриц в лес погнали вчера! Вот мы и нашли тебя, ягодка ты наша, как земляничку в траве! Правда, Доброша?

— Как же ты в лесу-то оказалась? — спросила Тиховея.

Дивляна зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями. Лес она еще помнила, а то, что было раньше, рисовалось как-то смутно, будто прежняя жизнь к ней не имела особого отношения. Ведь и правда, сами боги завели ее в лес, чтобы вывести оттуда совсем другим человеком! И не только человеком, а Девой Ильмерой, воплощенной Огнедевой.

Предания о Деве Ильмере она знала — прабабка Доброчеста рассказывала их своим детям, и через деда Витонега они дошли и до Домагостевых детей. Не испытывая перед этим именем такого трепета, как уроженцы ильмерских берегов, Дивляна, однако, помнила, что носительница этого звания пользуется уважением и влиянием. А значит, если уж она избрана Девой Ильмерой, то принуждать ее к чему-либо тут никто не осмелится. Ей нечего опасаться. Но где же все-таки Вольга?

— Давно я здесь? — не отвечая на вопрос, обратилась она к Добролюте.

— Да вчера мы тебя привезли. Вечер и ночь ты проспала.

— За мной никто не приходил?

— Еще бы не приходил! Гостисто[38]было народу, гурьбой шли, как на Медвежий день за блинами! Судиславна вчера явилась с братом своим, и мой брат Вышеня наведывался, старейшина Вышеслав то есть, с дочерью и с сыном Горяшкой. И сегодня на заре толпились тут, все столбы обтерли.

— Я хочу, чтобы ко мне позвали княжича Вольгу. Где он?

— Видать, у Судиславны в Словенске и сидит, где ему еще быть? Послать за ним?

— Да. Я сперва должна его увидеть… а потом смогу обо всем другом говорить.

Добролюта сделала знак Томилице. Та кивнула и убежала. А Добролюта встала, выпрямившись рогатым убором под низкую кровлю, и смотрелась сейчас величаво, как сама Перынь-матушка.