В первый день нового, 6980 года от Сотворения мира (1 сентября 1471 года) вся Москва высыпала на улицы, по которым должен был проезжать победоносный Государь. «Велия же бысть радость тогда во граде Москве», — замечает летописец (31, 292). Толпы народа стояли вдоль дороги начиная уже с седьмой версты от города. Московская знать во главе с наследником престола 13-летним княжичем Иваном Ивановичем и братом Ивана III, 19-летним Андреем Меньшим отправилась встречать великого князя еще накануне и поздравила его в походном лагере, где он провел последнюю ночь перед прибытием в Москву. Конечно, князь не пожалел припасов из своих кладовых, чтобы все могли порадоваться великой победе. Можно только догадываться, сколько бочонков хмельного «меда» опустошила Москва в эти тронутые первым золотом осени дни. Конец лета, конец года, конец войны… Как много поводов для того, чтобы поднять добрую чару и освободиться хоть на малое время от гнета повседневных забот…

(С первым походом Ивана III на Новгород связывают небольшую, но оправленную в золото и драгоценные камни обетную икону «Похвала Богоматери», вложенную в Благовещенский собор московского Кремля самим Иваном или кем-то из членов его семьи (122, 172–177). Икона продолжает традиционную тему покровительства, оказываемого Москве и ее князьям самой Божией Матерью. На ней изображены и ветхозаветные пророки, чьи предсказания увязывались московскими книжниками с покорением Новгорода. На обороте — «три святителя» (Иоанн Златоуст, Василий Великий и Григорий Богослов), Николай Чудотворец, святые покровители Москвы митрополиты Петр и Алексей, преподобный Сергий Радонежский.)

Последним событием новгородской эпопеи стал приезд в Москву на поставление к митрополиту нареченного архиепископа Феофила осенью 1471 года. В Москве царило тогда необычайное религиозное возбуждение, вызванное как успешным завершением новгородской «священной войны», так и решением митрополита Филиппа начать строительство нового Успенского собора московского Кремля. В первой половине декабря в Москве состоялся своего рода поместный собор, в котором приняли участие епископы Вассиан Ростовский, Евфимий Суздальский, Геронтий Коломенский, Прохор Сарайский, Филофей Пермский, Феодосии Рязанский. (Последние двое были поставлены на кафедру в воскресенье 8 декабря 1471 года.) Феофил прибыл в Москву 30 ноября. Его сопровождали новгородские посадники Александр Самсонович и Лука Федорович. В воскресенье 15 декабря, «в неделю святых праотець» (41, 186), митрополит Филипп вместе с другими иерархами торжественно возвел Феофила в сан новгородского архиепископа. На церемонии присутствовал «весь освященный собор славного града Москвы» (31, 293).

Утвердившись на кафедре, Феофил стал от имени всего Новгорода просить Ивана III освободить из заточения знатных новгородцев, попавших в плен после битвы на Шелони. Великий князь уступил «и тех всех отпусти с честью, а было их на Москве 30» (31, 293). Исполнив это щекотливое поручение вече, Феофил в понедельник 23 декабря с облегчением покинул Москву. 7 января 1472 года, на Собор Иоанна Предтечи, Новгород со смешанным чувством радости и скорби встречал своих отведавших московского заточения бояр.

Первый поход Ивана III на Новгород издавна привлекал внимание историков как одно из главных событий отечественной истории второй половины XV столетия. Историческое значение Коростынского договора и всей кампании 1471 года высоко оценивал Н. М. Карамзин: «Еще Новгород остался державою народною; но свобода его была уже единственно милостию Иоанна и долженствовала исчезнуть по мановению самодержца» (89, 194).

Однако рассуждая беспристрастно, нельзя не признать и то, что во всей этой истории немалую роль сыграла удача. (Люди той эпохи, разумеется, называли ее милостью Божией.) Этот элемент должен быть так же отмечен историками, как отмечен он был современниками. Удачным было лето 1471 года, когда небывалая жара высушила новгородские реки и болота, открывая путь московским полкам. Удачными для москвичей были и на редкость бестолковые действия новгородских боевых сил.

Что же касается распоряжений Ивана III как полководца, то в них трудно обнаружить какую-то особую стратегическую мудрость, хотя явственно читается верность традициям московского военного искусства. Новгородский поход 1471 года даже в мелочах повторил поход на Новгород Василия Темного в 1456 году. Разделив свое войско на три группировки (что иногда представляют как выдающееся в военном отношении решение), Иван лишь подчинялся необходимости: держать огромную рать в едином кулаке не представлялось возможным из-за трудностей с фуражом и дорогами. Судьба похода решилась не его стратегическим замыслом (если таковой имелся), а удачными действиями одной из трех группировок. Две другие, судя по молчанию источников, вообще не принимали участия в боевых действиях и занимались грабежом новгородских волостей. (Осада новгородского городка Демон, быстро капитулировавшего перед полком князя Михаила Андреевича Верейского, явно не тянет на крупную боевую операцию.) Выполняя противоречивые приказы верховного главнокомандующего, войско князя Холмского металось между Демоном, Русой и Шелонью, попутно отбиваясь от наседавших на него новгородских ратей. В конце концов князю Даниле велено было идти на поиски союзников-псковичей, которые явно не спешили вступить в дело, предпочитая заниматься дебатами на вече и грабежом приграничных новгородских волостей. Промедли Холмский еще день-два — и новгородская рать успела бы добраться до псковичей. Новгородцам достаточно было одной победы, чтобы обрести так необходимую им уверенность в своих силах.

Однако князь Холмский был мастером своего дела, а его воины уже отведали пьянящий вкус победы над слабым противником. Решившая исход всей кампании битва на Шелони (которую, согласно псковским летописям, можно было бы называть «битвой на реке Дряни») была не только победой Москвы над Новгородом, но и победой Удачи над Неудачей.

Кажется, это хорошо понимал и сам Иван III. Его пресловутая медлительность и осторожность, о которой любят говорить историки, была порождена боязнью делать ставку на удачу. А судьба, словно искушая князя Ивана, посылала ему одну удачу за другой. Как удалось ему удержаться от соблазна пуститься в азартную игру с судьбой?

Отец Ивана Василий Темный был игроком по натуре. Он внезапно выиграл московский престол после неожиданной смерти старшего брата. Усевшись за один стол с еще более азартными игроками, галицкими князьями, Василий ухитрился все проиграть — а потом с лихвой вернуть обратно.

Но каких страданий стоила эта безумная игра ему самому, его семье и его стране! Сын, наследник и соправитель Слепого, Иван знал об этом больше, чем кто-либо другой. Более того, он чувствовал в глубине своей души этот наследственный соблазн. И потому с детства ненавидел игроков. Иван всегда остерегался того, что словно бы само плыло к нему в руки. И дело здесь не только в его характере, но и в мироощущении.

Как и все великие правители Средневековья, Иван III верил в свою избранность. Сам Всевышний предназначил его для свершения великих дел. Но против Божьего избранника неизбежно ополчаются силы Ада во главе с самим Князем Тьмы. Зная это, Иван всегда ощущал дьявола как несомненную реальность, как своего главного противника. А самым страшным оружием дьявола, как известно, служит искушение…