Но клиентка Б-17 явно не относилась к подобным альтруистам.

— Как это не стоило! Теперь этот мерзавец у меня в руках! Мама меня предупреждала, что я ему нужна только как дочка своего отца. Я ей не верила, а как она была права. Тысячу раз права! Мама ведь говорила…

— Наблюдение можно снимать? — прервал ее Грязнов, которому было совершенно неинтересно, что говорила мама этой дамы. — Я так понимаю, вы все поняли.

— Да, — кивнула головой заказчица. — То есть нет! Наблюдение не снимать.

— Но ведь вы же уже все узнали, — удивился Грязнов. — Ничего другого не будет.

— Это я понимаю, — нетерпеливо махнула рукой женщина. — Мне больше не нужно ничего. Я теперь и так все понимаю. И что это за отлучки, и что за звонки, и куда деньги деваются. Все встало на свои места. Этого, — она постучала пальцем по пакету со снимками, — больше не надо. Я хочу поймать его с поличным.

— Так, — только и сказал Грязнов.

— Ваши агенты должны мне позвонить, я буду наготове. Сразу беру такси и еду. И застаю его, мерзавца.

— У вас крепкие нервы, — заметил Грязнов.

— А что делать? — ответила клиентка. — Приходится. За все приходится бороться. Так что я продлеваю наблюдение.

— Пройдите в кассу, — сухо отозвался Грязнов.

Дама вышла, решительно сжимая в руках пластиковую карточку с котенком, вылезающим из ботинка.

16.00. Прокуратура

День выдался душный, влажный, и, возвращаясь в прокуратуру, Турецкий по дороге взмок.

Мысли в голове бешено крутились. Итак, Асиновский подготовился к предстоящей приватизации, все учел, все продумал. И Ветлугина все равно проиграла. И не только потому, что имела дело с таким прожженным жуликом, как Асиновский, но прежде всего потому, что ее окружали такие, как Куценко. В том, что ведущий утренних передач был одним из «пятой колонны» Асиновского, Турецкий уже не сомневался.

Помимо всего прочего это значило, что необходимости устранять Ветлугину физически у Асиновского, в сущности, не было. Он бы с ней справился и так. Были ли у него еще какие-нибудь причины, помимо приватизации? Вот это еще предстояло выяснить.

Не успел Турецкий войти в кабинет, как позвонил Меркулов.

— У нас появилось что-то новенькое, зайди ко мне.

— У меня тоже, — сказал Турецкий. — Иду.

Когда Турецкий вошел к Меркулову, тот наливал себе минеральную воду из прозрачной пластиковой бутылки.

— Налить? — спросил Константин Дмитриевич. — Я один уже полбутылки выдул. Ну и погода сегодня, не надо ни кофе, ни коньяка. Хорошо бы холодного арбуза. Ну, выкладывай, что там в Телецентре.

Турецкий рассказал об исчезновении бумаг и пленки с интервью.

Меркулов нахмурился.

— Очень может быть, что кто-то пытается отвлечь нас от истинного следа, хотя, как знать, возможно, это и есть истинный след. Что еще?

— Оказывается, у Ветлугиной в Феодосии есть дом. Собственно, дом ее родителей — они еще живы, но уже очень старые, Ветлугина как будто не раз пыталась перевезти их в Москву.

— А что у нее с оформлением наследства, не знаешь?

— Пока нет. В «Останкине» об этом не известно. Там все больше заняты сейчас приватизацией.

— Вот как раз об этом-то я и хотел с тобой поговорить, — Константин Дмитриевич отпил из стакана. — Ты знаешь, кто заказывал в Славином агентстве слежку за Ветлугиной?

— Голуб Лев Борисович, по-видимому, тот же, кто приватизировал, наряду с директором и главбухом, рыбоконсервный завод в Кандалакше. Это какое-то подставное лицо. Работает на кого-то.

— Так вот, такого человека в Москве нет. Мы прочесали, считай, по всей матушке России. Нашли — один, восьмидесяти двух лет, проживает в Биробиджане, другой, пяти лет, напротив, в Петербурге. Ну, это я преувеличиваю, есть еще с полутора десятков этих голубей, но ни один нам не подошел. Вывод напрашивается сам — в «Глории», равно как и в Кандалакше, он действовал по поддельному паспорту. Так что найти его будет не так уж просто. — Меркулов задумался и повторил: — Совсем, совсем не просто.

— А зацепок никаких?

— Ну, фоторобот. Заодно получили из Кандалакши словесный портрет. Обычный мужчина. На еврея не похож. Очень возможно, что это специальный расчет. Что русский, мол, если и будет жить по чужому паспорту, так все-таки национальность не станет менять. Хохол, в крайнем случае. Но уж не еврей и не чеченец. Аристов позвонил, уверяет, что и на этот раз действовал Скунс.

— Чушь какая!

— Ясно, что не он, — пожал плечами Меркулов, — а то как бы все красиво сошлось. И убийство Степана Прокофьева на него бы повесили. Оно ведь до сих пор не раскрыто, как ты помнишь. Одним махом семерых убивахом. Аристову только это и нужно.

Турецкий внезапно ощутил какую-то странную пустоту в груди. А ведь действительно, как все красиво сходится. Совсем, скажут, свихнулся. Связался с очаковскими, выполнил задание по ликвидации в Кандалакше, а затем «случайно» оказался в поезде вместе с Золотаревым.

Правда, Шакутин по фотороботу Скунса не признал, но фоторобот никуда не годится. Но узнал же его Олежка Золотарев!

Турецкий вернулся к себе в кабинет.

Голуб Лев Борисович… Кто же скрывается под этим именем. Киллер Скунс? Какой-то подручный Асиновского? Внезапно Турецкий со всей ясностью понял: дела об убийстве никому не ведомого Степана Прокофьева и знаменитой тележурналистки переплетаются. Их связывало одно и то же не выясненное пока лицо, известное под именем Голуб.

Голуб проводил приватизацию в Кандалакше, Голуб же заказывал в «Глории» слежку за Ветлугиной. Он нанял «майданщиков», а значит, именно благодаря ему Золотарева «забыли» в Питере. Другими словами, он был своего рода организатором. Но при ком? Очевидно, Голуб действовал по чьей-то указке, был подставным лицом, по крайней мере в большинстве случаев. Значит ли это, что те, кто стоял за кулисами приватизации рыбоконсервного завода, создавал ЧИФ «Заполярье» и убрал Степана Прокофьева, приложили руку и к гибели Аленушки?

Между прочим, связывало оба эти дела слово ПРИВАТИЗАЦИЯ.

Убийства на почве приватизации?

Это уж точно не Скунс. Даже если он свихнулся, даже если у него окончательно поехала крыша и он вместе с очаковскими пугает по кладбищам несостоятельных должников. До приватизации ему нет дела.

Если он только не стал подручным Голуба, который сам является подручным кое-кого повыше.

Запахло очень высокими структурами… Не потому ли член Государственной Думы Аристов так старается свалить все на Скунса?

В этот самый момент на столе зазвонил телефон.

— Александр Борисович, это вы? Никак не могу до вас дозвониться. Это Лариса. У меня очень ценные сведения.