Федор насторожился.

— Олелькович разговаривал с Глинским после возвращения с охоты в мое отсутствие?

— Нет. И даже старался держаться от него подальше. Это меня удивило, и потому я внимательно наблюдал за его действиями. Не нужно ли на всякий случай предупредить Глинского?

Федор глубоко задумался.

Неужели Олелькович решился… Нет, не может быть. Это случайное совпадение. Впрочем, этот самолюбивый дурак может не простить унижения. Он в пылу азарта едва не убил Глинского, атот спас ему жизнь. Что же делать? Предупредить? Но, быть может, Олелькович прав! Ведь Глинский все знает — и не с нами! Вот они — первые шаги нового пути…

Да, Федор знал, что придется приносить жертвы, стать жестоким. Наконец, настанет время, когда, возможно, необходимо будет принести кого-то в жертву. Но вот так, сразу же, в первый день?! Федор не предполагал, что Глинский откажется от участия в заговоре. Глинского притесняют, и, казалось, он должен быть недоволен королем, а вот, поди ж ты… Это стало большой неожиданностью. А теперь на душе неспокойно.

Глинский знает тайну. Глинский держит всвоих руках три жизни. Почему три? Гораздобольше. В случае раскрытия заговора погибнут идругие, которые служат, ничего не зная. Дажеесли подозрения Юрка оправданны — это всеголишь выбор: одна жизнь против многих. Но Юрокможет ошибаться. И, в конце концов, я мог ничего и не знать… Мог ведь?

— Нет, Юрок, — медленно произнес он. — Я сам поговорю с Глинским перед его отъездом.

Юрок молча поклонился и ушел.

Он меня осуждает? Но ведь он не знает, что произошло в лесу. Никто не знает Нет, же правильно. Пусть все идет своим чередом. Я ко всему этому не имею никакого отношения. Моя совесть совершенно чиста.

На аллейке, едва освещенной лучами, падавшими из окон терема, появилась круглая низенькая фигурка отца Леонтия.

Федор встал ему навстречу, и старик поцеловал его в лоб.

— Рад видеть тебя во здравии, мой мальчик. Я привез тебе приятную маленькую новость.

— Лучшая новость — твой приезд, отец. Когда ты со мной — моя душа светлеет.

— Я бы и сам с тобой не расставался, если бы не забота о твоих делах. Твоя любящая сестрица Анна кланяется. Она вернула долг. — Сотня золотых — вспомнил Федор и улыбнулся, — Пустяки.

— Отнюдь, отнюдь, сын мой, за такие деньги можно построить хорошую церковь.

— Вот и отлично, отец. Я вношу их тебе на богоугодные дела. Обнови наш храм в Белой, он, кажется, совсем одряхлел.

— А как же королевский указ, запрещающий постройку и починку православных храмов?

— Король далеко, а Бог всегда с нами, отец! Я предпочитаю угодить Господу…

— И он не оставит тебя, мой мальчик, — отец Леонтий перекрестился и вздохнул. — Ну, как прошла охота? — спросил он после некоторого молчания.

— Плохо, отец мой, — проговорил Федор, думая о своем. — Один из охотников отказался от поединка.

— Князь Глинский?

Федор вздрогнул и пристально поглядел на священника.

— Почему ты решил, что именно Глинский?

— Я знаю, что он не любит охоту, — наивно улыбаясь, ответил отец Леонтий. Федор облегченно вздохнул.

— Нет, отец. Глинский проявил себя с лучшей стороны. Это был Михайлушка.

— Никогда бы не подумал! Человек, в жилах которого течет такая кровь…

— Увы, отец, передавая потомкам свою кровь, великие люди не всегда передают им свои добродетели.

Во дворе возникло какое-то движение. Конюхи повели лошадей.

— Глинский уезжает, — сказал Федор. — Подожди меня здесь, я попрощаюсь сними вернусь.

Михаил и Ганс были уже верхом. Глинский, поставив ногу в стремя, ждал приближающегося Федора.

— Прости, князь, что все вышло так… нескладно, — сказал Федор.

— Ничего, князь. Господь даст, увидимся в лучшие времена.

Он кивнул и сел на коня. Федор прикусил губу. Нет, будь как будет!

— Берегись в пути! — сказал он только.

— Бог сбережет! — ответил Глинский и двинул коня к воротам.

Федору показалось, что Ганс и Михаил поклонились ему холодно. Он рассердился на себя за мнительность и вернулся к скамье. Отец Леонтий хотел ему что-то сказать, но тут из терема, пошатываясь, вышел Олелькович и нетвердой походкой двинулся по аллейке. После яркого света он шел, как слепой, протянув перед собой руки.

Федор следил за его неуклюжими неповоротливыми движениями, и в нем нарастало холодное раздражение.

— А где твои люди, брат? — спросил он, когда Олелькович поравнялся со скамьей, и голос его помимо воли прозвучал как-то глухо и грозно.

Михайло вздрогнул и застыл.

— Кто здесь? — хриплым испуганным шепотом спросил он.

— Не узнаешь брата своего?

— А-а-а! Бельский! Черт бы тебя побрал! Что ты меня так путаешь из темноты?!

— Разве в моем вопросе есть что-то страшное? — удивленно спросил Федор. — Мне сказали, что твоих людей нет среди пирующих, а я стараюсь заботиться, чтобы всем гостям было весело в моем доме.

Олелькович, покачиваясь, всматривался в темноту.

— А это еще кто с тобой?

— Это я, сын мой, — ласково ответил священник.

— Черт возьми! Э-э-э… я хотел сказать… прости, святой отец, не узнал тебя.

Олелькович тяжело опустился на скамью.

— Я, кажется, сегодня перехватил. Нельзя так много пить, — назидательно произнес он, шумно сопя носом. — Так ты спрашиваешь, где мои люди? Видишь ли, э-э-э… как тебя… э-э-э… Федор! Дело в том, что моя… э-э-э… как ее… э-э-э… жена… да-да! Жена! Так вот… она, значит, это:., э-э-э… любит красивые кружева.

— Вот как?

— Да-да! Именно так! И я решил сделать ей подарок. Мне сказали, что в этом… э-э-э… как его… э-э-э… в Гомеле… есть мастерицы, которые делают очень редкие кружева. А раз я завтра уезжаю и Гомель мне не по пути, то я послал туда моих людей с деньгами, чтобы они купили эти самые… э-э-э… как их… кружева… вот.

И, очень довольный своим объяснением, он уставился в ту сторону, где, по его предположению, должен был находиться Федор.

— Пять человек за кружевами? — удивился Бельский.

Олелькович начал сердиться.

— А что здесь особенного? Я дал им деньги!

А в лесу могут быть эти… как их… грабители! И потом — что это ты ко мне пристал, братец? Мои люди — куда хочу, туда посылаю!

Он разгневанно топнул ногой.

— Может, ты собираешься давать мне советы, как я должен поступать с собственными холопами?!

— Что ты, что ты, Михайлушка! Сохрани Бог! Я хочу дать тебе только один совет: быть осторожным. Становится свежо, а ты в одной рубахе!