– Не доглядел, товарищ Сталин. Проявил излишнюю мягкотелость. Дело в том, что многие пленные выражают недовольство работой моих подчиненных.

– Вот как? Они слишком строги?

– Наоборот, товарищ Сталин. Искренние патриоты, случайно попавшие в плен, высказывают недовольство работой органов внутренних дел, которые до сих пор не воздали должное перебежчикам, полицаям, власовцам и прочей швали.

– Эт-то недоработка, – нахмурился Сталин. – Серьезная недоработка.

– Исправим, товарищ Сталин, – прижал к груди руки Берия. – Завтра же исправим.

– Сегодня! – прихлопнул по столу Сталин. – А завтра… Завтра несколько писем должно быть опубликовано в «Правде»: хороших, патриотичных писем. И парочку гневных, с критикой благодушно настроенных работников органов внутренних дел.

– Будет сделано, товарищ Сталин. А в отношении моих людей… Если я правильно понял, придется идти на жертвы? И о наказании сообщить в печати?

– Это – ваши проблемы, – отвернулся Сталин. – Решайте их в соответствии с требованием времени и… вашей партийной совестью.

Берия все понял и удрученно опустил голову: терять своих людей он не любил.

А Сталин сел за стол, не поднимая глаз бросил «Все свободны» – и углубился в бумаги. Потом вдруг взглянул вслед уходящим и едва слышно произнес:

– Товарищ Молотов, задержитесь.

Спина Молотова надломилась, плечи съежились. Будто споткнувшись, он остановился и, волоча ноги, побрел обратно.

– Я написал письмо, – начал Сталин, – президенту Рузвельту. В ответ на его послание от четвертого марта. Президента беспокоит судьба американских пленных, освобожденных советскими войсками. Пишет он и о летчиках, совершивших вынужденную посадку на нашей территории. Что будем делать? Разрешим американцам вывозить этих людей на своих самолетах или отправим их в Одессу?

Молотов хорошо знал, что, предлагая те или иные варианты решения какой-либо проблемы, свою точку зрения Сталин высказывает последней, поэтому тут же подхватил:

– А из Одессы на пароходе, как это делают англичане? Такой вариант предпочтительнее. Не будет хлопот с аэродромами, заправкой, размещением экипажей… Да и вообще, зачем им летать над нашей территорией? Под Одессой довольно благоустроенный лагерь, насколько мне известно, в ближайшее время туда будет доставлено 1200 американцев, а затем еще сотни три – так что пусть набираются сил и ждут парохода.

– Наши точки зрения совпадают, – с чуть заметной усмешкой прищурился Сталин. – Решение, я думаю, правильное. Но в этот лагерь надо направить хороших врачей, артистов, организовать приличное питание. И побольше водки! Пусть веселятся. Они наши гости. Вернутся домой, будет что рассказать. А если кто-то захочет сказать доброе слово в наших газетах, мы возражать не станем.

– Разумеется, – кивнул Молотов. – Я об этом позабочусь.

– А я заверю президента, что с нашей стороны будет сделано все возможное для создания благоприятных условий освобожденным из плена американцам. Надо сделать так, чтобы он от американцев узнал, что незачем гонять сюда самолеты, и русские сами справятся со всеми проблемами, которые касаются оказавшихся на нашей территории союзников.

– Как только все будет готово, я организую посещение этого лагеря сотрудниками американского посольства.

– Вот-вот, – подошел вплотную Сталин. – Постарайтесь, товарищ Молотов. Постарайтесь, чтобы депеши посла Гарримана не носили панического характера.

Одесса. Транзитный лагерь для английских и американских военнопленных. 10 марта 1945 г.

Неподалеку от Одессы, на берегу лимана сооружается огромная «Потемкинская деревня». Спешно строятся просторные деревянные бараки, разделенные на уютные кубрики. Расчищается площадка для игры в волейбол и баскетбол, на зеленой поляне ставятся футбольные ворота. Здесь же – просторная столовая, чуть поодаль – клуб с кинозалом и библиотекой. Водолазы тщательно обследуют дно: нет ли мин, битого стекла, гвоздей и другого опасного мусора. Докрашиваются стены, домываются окна, доглаживаются занавески.

А от объекта к объекту чуть ли не бегом носится группа военных и гражданских лиц во главе с низкорослым, упитанным генералом. Судя по почтительным манерам постоянно отстающей от него свиты ясно, что он здесь не просто командир, а строгий и грозный начальник.

– Кровати ни к черту! – неожиданно тонким голосом вдруг вскрикнул генерал и упал на матрац – пружины жалобно заныли и с прощальным скрежетом превратились в бесформенно скрученную проволоку. – Ну что? По себе выбирал, да?! – почти по-бабьи завизжал он на тощего, зеленовато-желтого полковника. – А ну-ка ляг! Ляг, я тебе говорю!

С обреченным лицом приговоренного полковник бросился на кровать. Пружины даже не скрипнули.

– Ясное дело, по себе! – хохотнул генерал. – Американцы – не тебе чета. Они росли на тушенке и шоколаде. Слушай, а ты почему такой тощий? – издевательски-проникновенно спросил он. – Всю войну по тылам, жратвы от пуза, а ты… Или по бабам бегаешь? Все силы на них?

– Язвенник я, – виновато улыбнулся полковник. – Так что не в коня корм.

– Эх ты, кляча водовозная, – снисходительно похлопал он полковника по узкой спине. – Ладно, я тебя вылечу, я знаю, как… Банку меда на литр спирта – и по столовой ложке сто раз в день. Не поправишься за два месяца, отправлю в Магадан, будешь служить там.

– Я поправлюсь, – презирая себя, заискивающе улыбнулся полковник. И вдруг, набравшись духу, совсем другим тоном добавил: – Или сдохну!

– Ну-ну, это ты брось! Живи! Но койки замени. Сегодня же. Сетки достань панцирные, чтобы не стыдно было перед союзниками. Найдешь?

– Да я всю Одессу переверну!

– Он тебе поможет, – поманил генерал чернявого человека в шляпе. – Ты из исполкома? Вот и шуруй. Можешь от моего имени. Теперь – к тебе! – подозвал он огромного, тучного майора.

Тот достойно кивнул и повел комиссию к самому большому зданию, нелепо размалеванному красно-белыми полосами с разбросанными там и сям звездами.

– Вот дьявол, а! – восхищенно поцокал генерал. – Даже цвета американского флага предусмотрел. Учитесь! Сколько ни пытался нагрянуть к нему неожиданно, никогда не мог застать врасплох – всегда-то у него все в ажуре. Особенно обслуга! – плотоядно облизнулся генерал.

У входа в столовую, увенчанную броской вывеской «Ресторан Дружба» на английском и русском языках, генерала встретила пышущая здоровьем толстушка с хлебом-солью и хрустальным фужером водки.

– Вот это по-нашему! – расплылся в улыбке генерал.

Оттопырив волосатый мизинец, он бережно взял фужер, одним духом выпил содержимое, понюхал корочку и прямо в губы чмокнул толстушку.

– Закусь что надо! – подкрутил он воображаемый ус.

Толкаясь и наступая друг другу на пятки, следом за генералом свита ввалилась в чистый, просторный зал. Белоснежные скатерти, вычищенные до блеска приборы, веселенькие занавески… И даже стойка бара! Туда-то и потянулась свита. Уже знакомая толстушка сноровисто наполняла рюмки, бокалы и стаканы, их тут же осушали, она снова наполняла… Тон в этом действе задавал генерал.