Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы быстро и жадно обирали ветви ежевики. Ягоды лопались под нашими пальцами. Мы молча и сосредоточенно набивали ими рот. Так продолжалось до тех пор, пока я не почувствовала, что уже не могу держать руки на весу и что пальцы у меня все в мелких ранках от колючек. И вот именно тогда появился Фрэнк. Мы услышали шаги на тропинке и одновременно обернулись.
– О господи! – воскликнул он. – Вы что, все превратились в каннибалов?
Я взглянула на маму и Дугласа и увидела, что лица и руки у них ярко-красные от ягод, словно они только что съели кого-то живьем. Я чувствовала, что и сама выгляжу так же. Никто из нас не улыбнулся, мы просто озадаченно смотрели друг на друга, как будто только что пробудились от сна. Одежда была вся в красных пятнах, лица – бледные, а глаза – затуманены.
Фрэнк принес сахар. Мама вытерла руки и лицо о фартук и воззрилась на пакеты с таким детским восторгом, словно это были рождественские подарки.
– Теперь мы сможем сделать джем, – произнесла она. – Ягоды у нас есть.
– Я вижу, – произнес Фрэнк и расхохотался.
Смеясь, он искоса и подозрительно наблюдал за нами, затем нервно закурил сигарету. Одна манжета рубашки хлопала его по запястью, словно голодная чайка.
Мама понесла в дом собранный нами урожай. Дуглас продолжал есть ягоды, но у меня внезапно пропал аппетит. Кожа в тех местах, где остался ягодный сок, чесалась, и я почувствовала внезапное раздражение и злость. Мне было неприятно присутствие рядом с нами Фрэнка. Честно говоря, мне хотелось целый день вот так молча собирать ягоды, делать что-то совершенно механически и ни о чем не думать.
Я уже несколько дней старалась не встречаться с Фрэнком, ходила домой дальней дорогой, а если замечала, что он ждет в конце нашей улицы, переходила на другую сторону, чтобы не приближаться к «Пяти Дорогам» или к любому другому пабу, в который, по моему мнению, он мог наведываться. Я не знала, что ему сказать. Не говорить же ему, что Дуглас каждый вечер приходит в «Павильон» в надежде встретить там Сьюки.
– У тебя размазалась губная помада, – заметил Фрэнк, – как будто ты с кем-то целовалась.
Руки у него перестали дрожать, и он поднес большой палец к моим губам, который застыл от них на расстоянии миллиметра.
– Я не пользуюсь губной помадой, – ответила я, и из-за усилия не поддаться сильнейшему притяжению и не прикоснуться к его пальцу мои слова прозвучали глухо и искусственно.
У меня за спиной раздался шаркающий звук – это Дуглас ударил ногой по стене. Фрэнк не смотрел на него, но слегка провел пальцем по остаткам влажного ежевичного сока у меня на верхней губе и затем размазал их по своей.
– Как тебе кажется? – спросил он. – Может быть, это мне стоит начать пользоваться ею?
От абсурдности его поведения, от странного смысла его вопроса у меня закружилась голова, и я почувствовала облегчение.
– А теперь у тебя такой вид, как будто ты кого-то целовал, – заметила я, но тут мама позвала нас в дом.
– Я собиралась сообщить Фрэнку, – сказала она, когда мы вошли. – О трагедии.
Я увидела, что тот вздрогнул при слове «трагедия».
– О какой трагедии?
– Мать Дугласа. Ее сбила машина. Насмерть.
Мама вымыла ягоды, а затем высыпала их на большую сковороду и поставила на плиту, чтобы они высохли. Прежде чем Фрэнк смог что-то ответить, в комнате некоторое время стояла тишина. Но вот он заговорил, и в голосе у него послышались слезы.
– Какой кошмар, – сказал он. Я была поражена – казалось, что он вот-вот расплачется. – И когда это случилось? Вы присутствовали при этом? Господи, какой ужас!
Он громко всхлипнул, отчего мы все вздрогнули так, словно он разбил тарелку.
– Возможно, тебе не покажется все таким уж страшным, когда ты узнаешь, кем она была, – заметил Дуглас.
В его голосе слышались злобные нотки, но его лицо, все в пятнах от ежевики, оставалось невозмутимым.
– Это не имеет совершенно никакого значения, – сказала мама, стирая ежевичный сок у него с подбородка и пытаясь заставить его замолчать.
– Я хорошо помню, когда я увидел ее в первый раз, – неожиданно произнес Фрэнк, после чего возникла пауза, в течение которой мы все задавались вопросом, что же он может сказать дальше.
Но он не продолжил, а встряхнулся, подошел к маме и стал помогать ей пропускать сквозь сито разогретые и размякшие ягоды. Темная мякоть прилипала к его пальцам и скользила по запястьям. Я варила ягоды с сахаром, добытым на черном рынке, мама охлаждала джем и разливала его по банкам, которые потом запечатывала воском. Джем получился розовый, прозрачный и очень вкусный. А рядом стоял Фрэнк, который несколько раз чуть не расплакался из-за того, что погибла мать Дугласа.
– Господи, что за ужасный человек! – воскликнула Хелен, ударив рукой по рулю. – Во всем, абсолютно во всем винит окружающих. Винит меня! Как будто моя профессия имеет какое-то отношение к его проблемам! Да уж, как тут не пожалеть Элизабет. Иметь такого сына!
– Элизабет пропала.
– Мама, мы же только что навещали ее.
– Она пропала. И пропала по моей вине.
– Не слушай ты этого идиота. Ему не следовало оставлять ее одну в саду, когда она едва держалась на ногах. Здесь совершенно нет твоей вины.
– Есть, потому что я искала ее не там, где надо, я повсюду собирала всякую ерунду, а она все время была там и ждала меня.
– О чем ты говоришь?
– Она была зарыта в саду.
– Кто?
Я не могу вспомнить имя.
– Та, о ком ты говорила.
– Элизабет в больнице, мама. Мы только что навещали ее.
– Нет, в саду. Она зарыта и находится там уже много лет.
Хелен начинает ерзать на своем сиденье, потом снижает скорость машины.
– В чьем саду? В нашем?
– У новых зданий. Она пропала, а затем построили эти здания. Фрэнк привез тонны земли в сады и посадил там множество разных растений. Когда-то кто-то проник в сад, кабачки чуть не погибли. Она пыталась их выкопать.
– Новые дома. Ты имеешь в виду дом Элизабет?
– Элизабет пропала.
– Нет, мама, мы только что навещали ее.
– Она зарыта…
– Ты уже говорила. Но ведь речь идет не об Элизабет, правда?
– Элизабет пропала.
Я знаю, что это не то имя. Знаю, что все время повторяю не то имя, но не могу вспомнить нужное.
Хелен останавливает автомобиль.
– Кто, по-твоему, зарыт в саду Элизабет? Сьюки?
Сьюки… Вот то имя, которое нужно. Сьюки… Сьюки… Мышцы у меня на груди немного расслабляются.
– Мама? – Хелен рывком дергает ручной тормоз.