– К маске быстро адаптируются, – успокоила меня Тася. – Концентрируйся не на ней, а на шпаге.

Мне казалось, что я растеряла добрую половину своих навыков, и, что самое худшее, мои реакции замедлились в несколько раз.

– Ногу! Ногу разверни! – вновь кричала мне Тася из-за своего забрала. – Руку верни на место! Гарду выше! Клинок на место! Ты что, не слышишь?

Я все прекрасно слышала. Но мой клинок, как карандаш в руке малыша, рассеянно блуждал, не в силах найти верное положение. Тася раз за разом поправляла мой локоть, гарду и клинок, но я снова заламывала кисть и уводила шпагу не туда. Я никак не могла удержать после удара и восстановить этот красивый ровный изгиб.

Беда была и с ногами. После выпада и укола я неизменно теряла прямую линию.

Мое самолюбие страдало и скулило как побитый щенок.

Я едва удержала слезы до того момента, как распрощалась с Тасей, переоделась и вышла из РГУФК под мягкое вечернее небо. Впервые небосвод мне казался таким мягким, что захотелось перевернуться вверх ногами и упасть в него: мягкая темнота, полная мелких огней, напоминала мне перину под фиолетовой шелковой простынею.

Здесь, в этом фиолетовом светящемся вечере, мои слезы прорвались наружу и потекли по лицу щедрым дождем. Впервые за последний год я плакала не из-за Тима и не из-за Настасьи. Плакало мое самолюбие, страдавшее от жестокого удара. Я, воображавшая себя крутой шпажисткой, на деле оказалась просто неуклюжей неумехой. Фехтовальная маска подобно волшебной шляпе выявила мою сущность. Мне было плохо до тошноты, словно в грудь воткнули толстый железный стрежень, мешающий дышать. В голове крутились все эпизоды моих промахов, моих неудачных выпадов, и Тася, снова и снова выравнивающая положение моей руки. «Клинок на место! На место клинок верни!» – повторяла я сквозь слезы.

И, как всегда в такие моменты, к хвосту одной неудачи паровозиком прицепились и другие. Ругая себя за неудачную тренировку, я вспомнила и про то, что в издательстве до сих пор не дали рецензии на мою новую книгу, и что я – с недавнего времени – одинокая женщина, и что я плохо вальсирую и не умею шить, и что у меня вторую неделю немытые полы, и что я ужасно выхожу на большинстве фотографий. Словом, память с услужливостью тупого слуги тут же подняла ворох свидетельств моей ничтожности.

Я шла домой, захлебываясь слезами и подставляя ветру мокрое лицо. Как когда-то давно четырнадцатилетней девочкой бродила по иркутской набережной, рыдая от ощущения собственной ничтожности. По набережной – потому что это было место моих первых свиданий: оно составляло резкий контраст между недавним прошлым с ароматом цветущей черемухи и чудовищным настоящим с запахом плавящегося от жары асфальта. Это расширяло пропасть между мной – ангелом-спасительницей-любимой и мной – отвергнутой никчемной девочкой.

Четырнадцать лет спустя я переживала то же самое, только на этот раз причиной слез был не мужчина, а его величество Спорт. Я успела влюбиться в него за эти две недели: сложить к его алтарю кучу надежд, шуршащих радужными упаковками, принести клятву верности на клинке, поверить в то, что принята и обласкана в его царстве.

А теперь я снова стояла у запертых дверей, чувствуя себя нищей попрошайкой, которой больше нечего предложить королю. «Ну, голубушка, эк твое самолюбие взыграло! – Критик в образе мягкой змеи обвил шею и зашептал мне на ухо: – И с таким отношением ты еще на что-то рассчитываешь? Самолюбие – не тот мотив, на котором можно чего-то добиться. Если ты каждую неудачу будешь воспринимать как крах, надолго ли тебя хватит? А представь, что с тобой будет, если ты так и не добьешься успеха и не станешь хорошей шпажисткой? Мироздание рухнет! Нет, голубушка, пока ты не разберешься со своим больным самолюбием – в спорте тебе делать нечего!»

От этих слов Критика остатки моего самоуважения рухнули, как помпейские храмы. Может, мне действительно стоит для начала вылечить свое самолюбие?

Даже придя домой и сбросив одежду, я смогла лишь опуститься на диван и продолжать реветь уже в более комфортных условиях, чем на улице. От обилия слез начало подташнивать. Тогда я вспомнила, как однажды мой психолог сказал мне – когда тошнит, надо тошнить. Я добрела до ванной, склонилась над раковиной и по испытанному дедовскому способу сунула два пальца в рот. Сначала пустой желудок только содрогался в мучительных спазмах. Но я не оставляла его в покое, и в конце концов меня вырвало.

И в тот же момент слезы прекратили течь. Я чувствовала себя отвратительно: горло саднило, во рту был мерзкий привкус. Однако плакать больше не хотелось.

Успокоившись и оценив свои возможности, я решила объявить бой самолюбию: «Если ты такое больное – самое время тебя подлечить».

Я представила, как комфортно мне будет жить без самолюбия. Я стану такой же философски-спокойной, как наш кот, и на все ехидные взгляды в мой адрес стану отвечать широким сладким зевком. Я буду фехтовать исключительно ради своего удовольствия, и ничье раздражение – ни Тасино, ни тренерское – не испортит мне ощущение от тренировки.

На следующей встрече с Алексеем я заговорила о своем больном самолюбии. Я в деталях, со вкусом описала ему истерику после тренировки и поделилась своими мыслями на этот счет. Мы уже не раз говорили с ним о том, что я слишком нацелена на получение одобрения со стороны и завишу от похвал, как от наркотика. Поэтому я ожидала хорошей взбучки и рассчитывала, что мое завышенное самолюбие мы будем выдирать с корнем, застрявшим глубоко в закомплексованном детстве. Вместо этого Алексей вдруг спросил:

– А чем вам так мешает самолюбие?

– Ну… что значит чем? – Я несколько растерялась. – Это неправильная мотивация.

– Почему?

– Потому что я учусь фехтовать ради удовольствия, а не ради того, чтобы стать самой крутой…

– Стоп! – Алексей жестом остановил меня. – Вот это уже неправда! Вы учитесь и ради удовольствия, и ради того, чтобы стать самой крутой!

– Верно! – Я усмехнулась, поймав себя на маленьком вранье. – Ну да, и страдаю именно из-за этого. Когда не получается чувствовать себя крутой.

– Нет, вы страдаете, потому что подавляете свое самолюбие, не даете ему права на жизнь. А вы позвольте ему существовать на полных правах в вашей жизни. Оставьте его в покое. Признайте его право быть.

– Но это же неправильная мотивация…

– Кто вам такое сказал?

– Но если я не стану хорошей шпажисткой, это будет страшный облом!

– А с чего вы взяли, что не станете?

Я помолчала, пытаясь собраться с мыслями. А действительно, с чего я взяла, что не стану? С первой же неудачи?

– В спорте самолюбие – необходимая вещь, – сказал Алексей. – Без него вы никогда и ничего не добьетесь. Если у вас нет самолюбия, спорт не для вас. А ради удовольствия – занимайтесь себе дома.

– Черт, вы ломаете все мои представления о правильном и неправильном! Я думала, вы дадите мне какие-то рекомендации, как справиться со своим самолюбием.