Поставив локти на колени, Лахлан сжимал руками голову. Господи, он так волновался за своего сына, так мучительно снова переживал свои кошмары, что даже не понял, что заставляет Эванджелину так же переживать ее собственные. Он не мог мыслить здраво, когда вошел в комнату. Все было так, словно Урсула и Ламон знали о его кошмарах и в точности воспроизвели ту ночь, когда Александр пытался его убить.

Его атаковали воспоминания, когда он увидел, как Урсула держит над озером его сына. В течение мгновения Лахлан не мог отличить прошлое от настоящего. Он чувствовал, как Александр сильной рукой раздавливает его руку и волочит его по скользкому от дождя торфу к утесам, как его мокрая ночная рубашка прилипла к тощему, как палка, телу, как рокот морских волн, разбивающихся о скалы внизу, отдается у него в голове, а соленый колючий воздух наполняет ноздри. Выругавшись, Лахлан отбросил воспоминания. Он и Эви обязательно найдут способ решить это — решить так, чтобы она не оказалась в руках Урсулы и Ламона.

Лахлан поднял голову и увидел, что Эванджелина добралась до его кинжала.

— Нет! — выкрикнул Лахлан, мгновенно поняв, что она собралась сделать, и бросился к ней.

Эванджелина провела лезвием по кремовой коже, и кровь, наполнив открывшуюся рану, закапала на тонкое белое кружево сорочки. Лахлан выхватил кинжал из ее дрожащих пальцев и бросил его на сундук.

— Зачем? — встряхнул он Эванджелину, придя в ужас от того, что она сделала.

Зная, что сейчас, при виде ее крови, в нем проснутся неутолимая, одурманивающая жажда и желание получить магию, Лахлан отодвинулся от Эванджелины.

Он ни за что на свете не примет от нее такой жертвы.

— Лахлан, для меня это единственный способ помочь тебе. Без моей силы им не удастся воспользоваться моей магией, чтобы открыть дверь. А ты сможешь использовать ее, чтобы спасти своего сына, чтобы спасти… нас.

На последнем слове Эванджелина запнулась.

— Неужели ты думаешь, что я не спасу тебя? — Он хмуро всматривался в ее лицо, пока Эванджелина не опустила взгляд, и тогда Лахлан, выругавшись, взял в руки ее лицо и потребовал: — Посмотри на меня!

И, дождавшись, чтобы она выполнила его приказание, сказал:

— Я отдам за тебя жизнь, и не сомневайся, что ты очень много для меня значишь. Именно поэтому я не возьму твою кровь. Если я это сделаю, то на этот раз ты навсегда лишишься своей магии, а я не хочу, чтобы это случилось с тобой.

Слабая улыбка заиграла на губах Эванджелины, как будто его слова утешили ее, как будто его чувства к ней отражались в его глазах. Поднявшись на цыпочки, она потянулась своим душистым ртом к его рту.

— Ты должен, — шепнула она и прижалась губами к его губам.

— Эви, до полуночи мы сможем придумать план. Ты не должна этого делать.

— Пожалуйста, мне необходимо, чтобы ты сделал это ради меня. Я не могу оставить в своей крови хотя бы ничтожное количество магии.

Лахлан посмотрел ей в лицо и увидел там отчаяние и страх. Господи, что же ему делать? Будет ли она на самом деле в большей безопасности, если у нее не останется магии?

— Дорогая, я не могу этого сделать. У нас еще есть время, мы придумаем что-нибудь.

— Нет, — она решительно замотала головой, — это единственный выход!

Он заставил себя подчиниться ее желанию. Как только они победят врагов и заберут ребенка, он попросит у нее прощения. Его больше не привлекала ее кровь, его притягивала сама Эванджелина, ему хотелось оказаться в тепле ее плотных ножен и избавиться от страха, что он может потерять ее.

Лахлан уложил ее на кровать и последовал за ней; Эванджелина выгибалась и извивалась под ним, как будто старалась быть еще ближе; он нужен был ей так же, как она ему. Лахлан не хотел лишать их обоих удовольствия, которое они получали от секса, но и не хотел оставить Эванджелину без сил.

— Пожалуй, следует подождать до возвращения. Дождаться, пока все закончится.

— Я не хочу ждать. Возможно, мы не…

Она прикусила зубами нижнюю губу и повернула голову на подушке, чтобы спрятать от него взгляд, но Лахлан все же успел заметить влагу, собравшуюся у нее в глазах.

— Нет. Я никому не позволю обидеть тебя, моя очаровательная жена, никогда.

Он покрывал поцелуями нежную линию ее подбородка, решив прогнать ее страх и своими ласками и своим телом показать Эванджелине, как много она для него значит.

Эванджелина дожидалась, пока Лахлан повернется к ней спиной, чтобы выбраться из постели. Она не хотела, чтобы он увидел, как она слаба — а она едва могла пошевелить руками и ногами. В глубине души Эванджелина знала, что Иский прав, ее магия не вернется.

Решив не предаваться печали, она посмотрела на мужа: уже одетый в штаны и рубашку он, поставив ногу на кресло и нагнув голову, тщательно прятал в сапог свой кинжал. Огонь камина освещал его мистическим светом, как будто напоминая Эванджелине, что главное — это его безопасность, а все остальное не имеет значения. Она знала, что ее жертва не была напрасной. Лахлан будет хорошо защищен, и Ламон и Урсула не смогут использовать ее, чтобы открыть дверь в преисподнюю.

Медленно передвинувшись к спинке кровати, Эванджелина обхватила пальцами толстую дубовую стойку спинки и с трудом встала, но ноги у нее подкосились, и она, испуганно вскрикнув, упала на пол.

Злобно выругавшись, Лахлан быстро подошел к ней, помог подняться и, усадив на кровать, положил ладони ей на щеки.

— Мне хотелось бы иметь время, чтобы ты хоть немного восстановила силы, но у нас его нет.

Взмахнув рукой, он одел Эванджелину в штаны и рубашку.

— Когда мы вернемся в Острова, ты целый месяц будешь оставаться в постели, — пообещал Лахлан.

— Одна? — улыбнулась Эванджелина.

Ее тело все еще пело от удовольствия, которое Лахлан доставил ей раньше. Она мечтала о его ласках и о той уверенности, которую нашла в его силе. Эванджелина была удивлена, что, несмотря на утрату магии, она получила не только удовольствие от его всепоглощающей страсти — ее мысли были взбудоражены, ее страхи взяли над ней верх, но Лахлан смог прогнать их. Теперь она доверяла ему больше, чем кому бы то ни было другому.

— Нет, Эви, ты больше никогда не будешь одна.

— И ты тоже.

Теперь они были вдвоем.

Лахлан потянулся за своим мечом, но она остановила его, накрыв рукой его руку.

— Я думаю, тебе лучше оставить меч здесь. Нельзя, чтобы он попал к Ламону или Урсуле.

— Я этого не допущу. — Он многозначительно поднял бровь, но потом провел пальцами по рукояти и уступил. — Да, ты права. Последнее время мой клинок демонстрирует свои цвета, как он делал это для Сирены. Я не возражаю, но это не помогает, когда нужно ночью схватить кого-то, оставаясь незамеченным. — Склонив к Эванджелине голову, он провел по ее губам подушечкой большого пальца. — Я заметил, что когда он так светится, ты улыбаешься. Почему?