Агент КСРБ, казалось, полностью овладела собой. Руки ее лежали на коленях, но пальцы слегка переплелись, отчего кончики побелели.

– Для вас в этом нет ничего нового? – спросил Гамаш, прозревая правду. – Вы знали об этом все время. Значит, вот какую папку вы изучали сегодня утром? Вот какое имя вы тщательно прикрывали? Гийома Кутюра?

Она села прямее, словно готовясь к чему-то.

– Вы приехали сюда, зная про связь пушки с Гийомом Кутюром, но ничего нам не сказали, – чуть повысил голос Гамаш. – Вы не предупредили нас, не предупредили Антуанетту Леметр.

Она хранила молчание.

– Мы могли бы ее спасти.

– Ничего вы не могли! – рявкнула она. – Вы узнали больше, чем я могла вообразить, но понятия не имеете, во что вляпались. Не суйтесь! Отойдите в сторону!

– Почему? Вы хотите, чтобы погибли еще люди, пока вы преследуете свои цели? – упрекнул ее Гамаш. – И что это за цели?

– Вы правы, мы, конечно же, знали о докторе Кутюре, – сказала Мэри Фрейзер. – Но предполагали, что «Проект „Вавилон“» скончался вместе с доктором Буллом. Ходили слухи о том, что пушка была-таки собрана, но слухи в разведывательном сообществе не редкость. Большинство из них отвергаются как попытка заведомого введения в заблуждение. Мы несколько лет наблюдали за Кутюром, но он, как и вы, вышел в отставку, стал выращивать томаты и розы, вступил в бридж-клуб, а потом умер. Угроза перестала существовать.

– Пока не обнаружилась пушка.

– Да, это стало неожиданностью, – признала она.

– Почему вы не сказали нам о Гийоме Кутюре, когда увидели пушку? – спросил Бовуар. – Почему не сообщили о его роли в «Проекте „Вавилон“», о том, что он жил здесь и что у него есть племянница?

Она не ответила.

– Вы не хотели, чтобы мы знали, – сказал Бовуар. – Вы хотите…

Гамаш прикоснулся пальцами к руке Бовуара, и тот замолчал.

Пока говорил Бовуар, Мэри Фрейзер не сводила глаз с отставного старшего инспектора.

– Мудрый поступок, месье Гамаш.

Бовуар уставился на Гамаша, не понимая, почему тот остановил его.

– Мы здесь в официальной командировке, месье Гамаш. От КСРБ. Но есть один человек, о котором вы не можете не задавать себе вопросы. Майкл Розенблатт. Почему он до сих пор здесь?

Гамаш подумал, что с ее стороны это уход от ответа. Попытка перенаправить его внимание на что-нибудь другое. Но это был, несомненно, вопрос, который перемещался все ближе к первому месту в списке его приоритетных вопросов.

– А вы знаете, почему здесь находится профессор Розенблатт? – спросил Бовуар.

– Понятия не имею, – ответила Мэри Фрейзер. – Это ваша забота, не моя. У меня одна инструкция: сделать так, чтобы никто больше не смог создать пушку вроде той, которую мы нашли в лесу. Больше меня ничто не интересует.

– Ничто? – переспросил Бовуар. – А человеческие жизни?

Она посмотрела на Бовуара так, будто он сказал что-то восхитительное. Посмотрела как на ребенка, который учится произносить слова, не понимая их значения.

– Вы знаете, что я вижу, глядя на вас? – спросил Гамаш.

– Меня это абсолютно не интересует, – отрезала Мэри Фрейзер.

– Я вижу человека, который так долго пребывал в темноте, что ослеп.

– Так и думала, что вы скажете что-нибудь в этом роде, – улыбнулась она. – Но вы ошибаетесь. Я не слепа. Просто мои глаза привыкли к темноте. Я вижу вещи четче, чем большинство людей.

– И все же вы не видите того вреда, который наносите, – возразил он.

– Вы и представить себе не можете того, что я вижу, – произнесла она жестким отрывистым голосом. – И что видела. Вы не представляете, что я пытаюсь предотвратить.

– Так скажите мне, – сказал Гамаш.

И Бовуару на короткий миг показалось, что она так и сделает. Но миг быстро прошел.

– Вы обвинили меня в том, что я не понимаю вашего мира, – сказал Гамаш. – Возможно, вы правы. Но вы не понимаете моего мира. Мира, в котором можно заботиться о жизни девятилетнего ребенка, в котором смерть может вызывать ярость по отношению к убийце. Мира, в котором жизнь и смерть Антуанетты Леметр имеет значение.

– Вы трус, месье, – сказала она. – Вы не готовы принять смерть нескольких человек ради спасения миллионов. Вы думаете, это легко? Это легко, если человек бежал, как сделали вы. Но я остаюсь. Я продолжаю сражаться.

– За большее благо? – спросил Гамаш.

– Да.

Он поднялся, неожиданно испытав отвращение, и застыл посреди уютной гостиной.

– Я не думаю, что ваша работа легкая, – сказал он. – По крайней мере, поначалу. Я думаю, что она уничтожает душу. Но когда душа уничтожена, все становится проще. Верно я говорю?

Мэри Фрейзер тоже встала и тихо произнесла:

– Идите к черту.

– И пойду. Если необходимо. Надеюсь встретиться там с вами.

– Запомните вот что, месье, – сказала она ему в спину. – Трус не только умирает тысячу раз, но и становится причиной не меньшего числа смертей.

Выходя из гостиницы, они заметили движение на лестнице и увидели Брайана. Он стоял между этажами. Замерев.

«Что он слышал?» – подумал Бовуар.

Увидев лицо Брайана, Гамаш понял, что тот слышал все.

Не сказав ни слова, Брайан отступил наверх. «Всякие забавные мысли теснятся в его голове»[54], – подумал Гамаш, выходя с Бовуаром из гостиницы.

– Почему вы остановили меня, когда мы разговаривали с Мэри Фрейзер? – спросил Жан Ги по пути к дому.

– Я боялся, что ты скажешь что-нибудь, чего не нужно говорить. По крайней мере, в такой компании.

– Например, что они знали о Кутюре и чертежах и хотели найти их не для КСРБ, а для себя, – уточнил Бовуар.

Гамаш кивнул.

– Вы думаете, что вчера вечером Антуанетта ждала именно их – Мэри Фрейзер и Шона Делорма?

– Не исключено, – ответил Гамаш.

– Кто эти люди, patron?

– А вот это очень хороший вопрос, mon vieux.

В книжном магазине Мирны Клара налила кофе из кофейника и вместе с чашкой направилась к креслу в эркере. Утро пробивалось сквозь щели в серых тучах, выстреливая столбами света в лес.

– Говорят, что смерть Лорана и смерть Антуанетты каким-то образом связаны, – сказала она и увидела, как Мирна опустила газету ровно настолько, чтобы посмотреть на Клару. – И возможно, как-то связаны с пушкой в лесу.