важнейший и главный. Не случайно в литературе на протяжении последнего десятилетия наблюдается лавинообразный рост числа публикаций. Стало очевидным, что «проблема предмета психологии – центральная методологическая проблема всей (в особенности новейшей) психологии» [Мазилов, 2004, с. 207].

Более века назад именно с разногласий в отношении предмета начался так называемый кризис психологии, когда мировая психологическая наука фактически распалась на независимые «империи», в контексте которых относительно изолированно продолжалось ее развитие на протяжении всего XX века. Бурные дискуссии о предмете периода открытого кризиса не привели к общему, приемлемому для всех решению [Выготский, 1982].

В современной мировой психологической науке сейчас доминирует тенденция к интеграции, важнейшим фактором которой стало развитие психологической практики во второй половине XX века, становление психологии как профессии, что настоятельно требует единых стандартов в этой области. Смена ведущей тенденции, поворот от изоляции к диалогу позволяют утверждать, что кризис психологии в вышеназванном его понимании завершен [Мироненко, 2004]. Таким образом, круг замкнулся, и психология вновь, на новом этапе развития, в посткризисный период, стоит перед задачей определения своего предмета, определения, на основе которого станет возможной интеграция школ и направлений в контексте единой мировой психологической науки.

Для отечественной школы современный период имеет особый, в определенном смысле парадоксальный характер. Во-первых, изоляция отечественной школы периода кризиса усугубилась политическими и идеологическими особенностями развития страны, возникшим языковым барьером. Это была особого рода изоляция, в которой, наряду с общей для всех школ тенденцией замыкания внутри себя, преимущественного обмена информацией внутри школы, присутствовал и специально созданный государством барьер, препятствующий выходу информации за пределы школы. И сегодня отечественная психология остается недостаточно известной зарубежным коллегам. Отечественные авторы практически не цитируются, не упоминаются в известных периодических изданиях. Это делает проблему интеграции в единый контекст мировой науки особенно и специфически сложной для российской науки.

Во-вторых, в советской России развитие психологии с помощью идеологического пресса, отчасти насильственно, удерживалось в рамках единого направления. В настоящее время отечественная психология уже не является монометодологической областью знания, объединенной единой парадигмой. Развитие бурно растущих прикладных отраслей психологической науки в современной России происходит преимущественно на основе иных подходов: гуманитарных, заимствованных из смежных наук, ассимилированных из зарубежной психологии. Фундаментальные теоретические работы также не ограничиваются руслом направления, сложившегося в советский период. Таким образом, современный период стал и временем распада прежде единой отечественной школы.

Все это делает вопрос о предмете психологии вдвойне актуальным и драматичным для российского профессионального психологического сообщества: это вопрос не только интеграции теорий мировой науки, но и вопрос возможности или невозможности воссоединения еще недавно единого отечественного профессионального сообщества.

Для того чтобы в процессе интеграции сложилась единая мировая психологическая наука, ученые, принадлежащие к различным школам, должны определить в качестве своего предмета нечто приемлемое для всех, что позволит обмениваться информацией и конструктивно обсуждать общие вопросы. Предлагаемое сегодня определение предмета должно быть достаточно широким – в этом нельзя не согласиться с В. А. Мазиловым [2004] – и, главное, не должно основываться на постулатах, принятых в одной из школ и для других неприемлемых. Мне представляется бесперспективным сегодня предлагать сложившиеся в отдельных школах «частные» варианты решения, не позволяющие вписать в рамки декларируемого предмета исследования психологов, не принадлежащих к данному направлению, как бы продуктивны эти определения не были «во внутреннем пользовании» школ. Поведение, деятельность, мозговые механизмы, сознание, бессознательное и др. – прекрасные конструкты. Исследования в русле, определяемом ими, существенно обогатили психологию, фактически из этих исследований сложилась современная психология. Но ни одно из этих понятий не годится в качестве определения общего предмета психологии, так как ни одно из них не позволяет интерпретировать и полноценно интегрировать достижения психологии, полученные за пределами «родной» школы.

Не напоминают ли попытки определения общего предмета психологии ловлю в темной комнате черной кошки, которой там нет? О том, что такой предмет в действительности существует, убедительно свидетельствует практика: становление профессии психолога во второй половине XX века как профессиональной деятельности в единой предметной области психологии; работа международных научных и научно-практических союзов и объединений психологов, принадлежащих к разным школам, в частности таких крупных и успешных, как International Union of Psychological Science (IUPsyS), International Association of Applied Psychology (IAAP), American Psychological Association (АРА) и др., сфера деятельности которых включает в себя и издание широкого круга научных журналов, и проведение представительных научных форумов; логика развития профессионального психологического образования, где стандарты становятся все более общими в разных университетах и странах. Практика убедительно свидетельствует о наличии единого общего предмета исследования, изучения, регуляции для специалистов-психологов, принадлежащих к самым разным школам и направлениям. Проблема в том, что не удается найти приемлемое для всех его определение. Трудности в решении этой задачи убедительно свидетельствуют о необходимости здесь специального теоретического исследования, разработки, по выражению В. А. Мазилова, «концепции предмета» [Мазилов, 2004].

В поисках широкого, обобщающего определения предмета психологии многие российские психологи обращаются сейчас к понятию Души. Знакомство, например, с работами, вошедшими во второй том Трудов Ярославского методологического семинара [Труды… 2004], целиком посвященный проблеме предмета психологической науки, показывает, что именно в этом направлении движется сейчас наиболее целеустремленный, активный и сплоченный отряд наших методологов. И. П. Волков предлагает использовать понятие души «в качестве базового концепта, методологического принципа психологии, необходимого для адекватного теоретического отображения источника психической реальности» [Волков, 2004, с. 37]. По его мнению, именно «понятие о душе, как общетеоретическая категория психологии, могло бы снять проблему междисциплинарной несовместимости в психологии» [Волков, 2004, с. 34]. В. И. Зацепин, который видит будущее нашей науки в русле развития так называемой интегральной психологии, допускает, что «генеральным предметом интегральной психологии может стать именно душа» [Зацепин, 2004, с. 95]. В. И. Зацепин называет в числе тех, кто призывает к возврату психологии к душе в качестве своего предмета, И. П. Волкова, В. В. Козлова, А. И. Субетто, Н. П. Фетискина, В. Н. Шадрикова и других. Возможность использования категории души в психологии обсуждают в названном выше сборнике такие известные методологи, как В. П. Зинченко (2004) и В. А. Мазилов (2004).

Примечательно, что развернутая аргументация в пользу категории души практически не встречает возражений. Наиболее скептически настроенные авторы лишь высказывают сомнения в том, что введение категории души позволит решить все методологические проблемы современного развития науки и немедленно приведет нас к процветанию. На страницах сборника также дважды приводится предостерегающее высказывание М. Я. Ярошевского: «Когда ныне рушится вся привычная система ценностей, захлестываемая грозной волной бездуховности, возвращение к душе представляется якорем спасения. Но наука, в отличие от мифологии, религии, искусства, имеет свои выстраданные веками критерии