«Господи, — в изумлении подумал Джек, — да она же до смерти перепугана». Он чуть ли не почувствовал запах ее страха.

— Не могу? А почему? Это что — такой закон в штате Миссисипи?

Роста он был невысокого, и ему было приятно, когда женщина оказывалась такой маленькой, как эта. Тогда он имел возможность при желании держаться галантно. И в то же время попугать ее — немножечко, шутки ради.

— Я… я боюсь… я боюсь, вам придется покинуть помещение, — сказала она.

Джек повиновался: он всегда уважал страх.

Он зашагал назад, к Главной улице, прошел мимо закрытого кинотеатра, и «Капитана Эйсы Мерсера», и магазина мелочей, и «Вулворта», заглянул в Американский банк, снабженный, как оказалось, кондиционером, — там было очень приятно, тихо, но почти все окошечки, кроме одного, были закрыты, — и вернулся в обшарпанную черную часть города, где в двухэтажном дощатом доме, похожем на большой курятник, Национальная ассоциация развития цветного населения и Американский союз борьбы за гражданские свободы открыли контору юридической помощи.

Ничего с ним не случилось.

10

Днем Джеку все-таки удалось добраться до преподобного Эфрона, и он принялся уговаривать священника, чтобы тот встретился с ним — надо поговорить об одном деле, убийстве черного восемнадцатилетнего парня, которого пристрелил белый полицейский несколько месяцев тому назад. Парня звали Хэрли, и эта история наделала много шума, но и только: начальство не дало полицейскому даже взыскания и вообще отказалось как-либо комментировать поступок подчиненного. Перед Джеком на столе среди множества бумаг лежало несколько газетных вырезок и записей по поводу случившегося, но всякий раз, как он подводил разговор к убийству, голос на другом конце провода становился еле слышным или же его попросту прерывали.

— Мистер Моррисси, — певуче, протяжно запричитал голос, — когда я в последний раз организовал нечто подобное, помог подготовить защиту, мобилизовать мужество и все такое прочее, совет присяжных отсутствовал всего шесть минут. И знаете, почему им потребовалось столько времени, чтобы вынести вердикт «невиновен»? Знаете, почему?

— Я знаю, какой вердикт был тогда вынесен, но…

— Потому что сразу двое присяжных хотели быть старшиной. Вот они об этом и спорили. Присяжных было двенадцать, все белые, и двое из них хотели быть старшиной. Шесть минут они пытались это уладить. Наконец решили дело с помощью спичек — кто-то зажал спички в руке за спиной и спросил тех двоих, ну, вы знаете, сколько у него в руке спичек, и тот, который оказался ближе к истине, стал старшиной. На это у них и ушло шесть минут. А когда кончился суд, здесь начали пошаливать, после темноты на дорогу выйти было нельзя: белые парни носились в машинах туда-сюда и упражнялись в стрельбе по живым мишеням. Дом, в котором жил парнишка, если это можно назвать домом, сожгли в тот же день: не успел он из суда выйти, как начался пожар. Всей его семье пришлось уехать отсюда. Но знаете, что главное?

— Что? — нехотя спросил Джек.

— Ему крупно повезло, что он не выиграл дело.

Джек смотрел на фотографию молоденького черного парнишки, плохо переснятую из атлантской газеты. Он нетерпеливо постучал по ней.

— Мистер Эфрон, я ценю, что вы мне все это сообщили, — сказал он. — Но надо же с чего-то начинать. Это ведь было вначале, а сейчас перед нами совсем другое дело, дело более бесспорное, перед нами настоящее убийство… стрельба при свидетелях… в невооруженную, беззащитную жертву…

— Ну, они не допускают, что он не был вооружен.

— Мне необходимо поговорить с вами, могу я приехать? У нас тут есть взятая напрокат машина. Я могу быть у вас через час…

— Нет. Я ничем не в состоянии вам помочь.

— Что? Подождите. Бойкот продолжается уже двадцать третий день, а никто не пострадал, было только несколько потасовок, верно? И ведь люди были крайне пессимистично настроены, так? Я не считаю, что в этом округе ничего нельзы добиться. Я не считаю, что нельзя добиться приговора этому полицейскому, хоть какого-то приговора, — а вы другого мнения? У меня тут стоит машина, и я тотчас выеду.

— Они поедут за вами, — еле слышно произнес голос.

— Что? За мной поедут? Кто? — Джек рассмеялся. — Я хожу по всему городу, хожу пешком к себе в мотель и обратно, и никому до меня дела нет. В этом городе все вовсе не так плохо, как я предполагал.

— Ничего вы об этом городе не знаете.

— Если вы скажете, как добраться до вашего дома…

— Нет, не могу. Не могу я на это пойти. Время сейчас неподходящее. Очень скверное время.

Джек помедлил. Затем сказал:

— Хорошо, тогда я поеду к его родителям. Я могу ведь обратиться прямо к ним. Я предпочел бы действовать через вас, но я могу и прямо выйти на них.

— Послушайте, мистер Моррисси, я вам не советую…

— Надо же с чего-то начинать. Дело Хэрли…

— Сейчас оставьте этих людей в покое. Вы… теперь-то вы все знаете… У вас есть опыт, мистер Моррисси, в этом нельзя вам отказать, и вы знаете, что семья потерпевшего не сможет взять и уехать, как уедете вы. Я уверен, что вы знаете, хоть и не по личному опыту, что при таких обстоятельствах семья покойного должна оставаться на месте? Что они не могут сесть на самолет и бежать на Север?

— В таком случае могу я приехать к вам поговорить? — спросил Джек. — Мне кажется, если мы посидим и потолкуем, если я объясню вам, как собираюсь действовать…

— Через все это я уже прошел, — еле слышно донесся голос. Он звучал не настороженно, а приглушенно. Он был, как легкое дуновение, бесплотен. Все чувства Джека обострились: он уловил, что преподобный Эфрон вот-вот сдастся.

— Я знаю, что вы для людей тут сделали, я очень многое о вас знаю, — горячо сказал Джек, — и если бы мы только могли побеседовать, если бы я мог объяснить вам…

— Если бы я мог объяснить вам…

— Да, но лично — не по телефону.

Голос снова куда-то ушел. Джек напряженно ждал. Он почему-то был уверен, что одержит победу: вся его жизнь — это серия маленьких ощутимых побед.

— Я, мистер Моррисси, — заговорил преподобный Эфрон: казалось, он крепче прижал к себе телефонную трубку, и голос зазвучал прямо в ухо Джеку, — я прошу вас немного подумать о семье Хэрли. Они не только потеряли сына, не только оказались в центре газетной шумихи, но они прекрасно сознают, что за ними следят. Даже за дорогой, которая ведет к их дому. Вы понимаете, что я говорю?

— Да, — сказал Джек, — но…

— Когда у нас тут, в округе Лайм, последний раз было такое, волнения не утихали полгода, да и до сих пор не все успокоилось. А теперь вот идет бойкот, и я всячески его приветствую, я приветствую людей, которые провели всю предварительную работу и спланировали его, и я поддерживаю его в душе, но я и моя паства в нем не участвуем — сейчас, думается, настал и мой черед так поступать. Позвольте я расскажу вам насчет того, прошлогоднего, дела: это было нападение, двое белых окружили парнишку по имени Гловер на мосту, тут недалеко, и столкнули вниз — он упал с довольно большой высоты на камни и основательно покалечился. Было это днем, в воскресенье, и вдоль реки катались люди, так что пятеро свидетелей, остановив машины, наблюдали этот спектакль. Все они были белые. А теперь слушайте дальше: в одной из машин сидела пожилая женщина, белая женщина, чья-то бабушка, и она страшно возмутилась этими белыми, которые столкнули Гловера, и заявила, что расскажет всему свету, что произошло, — в таком она была негодовании. Слово свое она сдержала. И при расследовании обвинила кого надо было и не солгала. После этого приехал юрист из Комитета демократов-защитников, со всеми с нами поговорил, и мы все пришли в великое волнение от тех перспектив, которые перед нами открылись. Дело в том, что белая женщина собиралась выступить в качестве свидетельницы и…