Но все же называли когда-нибудь Марка Антония или Гая Юлия Октавия Цезаря (нашего Октавиана Августа) по имени? Историк может проигнорировать этот вопрос, но романист обязан на него ответить: в близких отношениях – между братом и сестрой, между супругами или любовниками – пользовались ли римляне именами? Некоторые полагают, что они не делали этого ввиду очень малого количества существовавших имен (в общей сложности около восемнадцати). Что до меня, то я не считаю, что небольшое число имен может стать преградой для их употребления: мы знаем, что в Средние века вплоть до семнадцатого столетия количество употребляемых среди простых людей имен было весьма немногочисленным: почти всех мальчиков звали Пьерами, Полями, Жаками, Жанами или Симонами, а девочек – Мариями, Аннами, Мадленами или Жаннами. Только высшие классы осмеливались варьировать обычные имена. Итак, в литературных текстах и архивах мы можем встретить данные при крещении имена, которые хотя и были крайне распространенными и мало «индивидуальными», все равно как правило использовались внутри семьи и общины – даже приходилось придумывать уменьшительные прозвания во избежание путаницы[158].

В остальном, если в близких отношениях не использовали имена, как римская мамаша могла бы позвать своих мальчиков, если у нее их несколько? Как братья окликали друг друга? Определенно, когда мать Антониев обращалась к трем своим сыновьям, она говорила им «Марк», «Луций» и «Гай». Вот почему в этом романе Октавия тоже называет своего брата, императора Августа, по имени, данном при рождении (Гай), а Клеопатра зовет Антония Марком. Что совсем не мешало этим легендарным любовникам на публике использовать для обращения друг к другу соответствующие титулы: «император» для него, «Ваше величество» (Domina) для нее. Всему свое место, для каждого имени свое время…

Последняя проблема с точки зрения ономастики – это вопрос ЖЕНСКИХ ИМЕН.

Имена греческих женщин, даже если подчиняются семейной традиции, явно индивидуальны: нет риска спутать Клеопатру с ее сестрами Береникой и Арсиноей. Нельзя также спутать Клеопатру VII с ее дочерью, Клеопатрой Селеной, героиней этого романа, поскольку последняя обладает двойным именем. Остается только узнать, была ли вторая часть имени («Луна») действительно дана Антонием, когда он познакомился с близнецами в Антиохии. Если имя брата Селены, Александра Гелиоса, кажется новым в династии Птолемеев (за три века был только один Александр Птолемей и ни одного Гелиоса) и если это имя действительно могло быть выбрано самим Антонием, то по-другому обстоят дела с Клеопатрой Селеной: это двойное имя уже не раз использовалось в птолемеевском монархическом роду. Не можем ли мы предположить, что близнецы были изначально названы матерью «Александр» (коротко) и «Клеопатра Селена» (сложное имя, чтобы отличать ее от Царицы)? И что позже Антоний ограничился тем, что добавил к прославленному имени «Александр» прозвище «Гелиос» («Солнце») для создания параллелизма близнецов? Пребывая в сомнениях, я все же последовала основной исторической традиции: Селена могла получить полное имя только в трехлетнем возрасте одновременно с братом.

Что касается римлянок, то довольно сложно различать их по именам, поскольку они не имеют не только их, но и фамилий: все сводится к женскому патрониму, который они сохраняли даже после замужества. Так, в Риме все дочери Антония – Антонии, и с этим именем они проводили всю жизнь, тогда как у Юлиев всех женщин зовут Юлиями – дочерей, тетушек, бабушек и т. д. Смотрите, как все просто!

Однако вполне очевидно, что девочки получали неофициальные личные прозвища, позволяющие их различать. Эти имена либо были связаны с их местом во фратрии (Прима, Терция, Квинта), либо подчеркивали одну из моральных или физических черт носительницы (Вера, Пульхра или Приска), либо были уменьшительно-ласкательными (Юлилла), либо представляли собой часть патронима или материнской фамилии (иногда даже бабушкиной). Таким образом, мы видим, что император Клавдий нарекает – или прозывает – своих дочерей Антонией и Октавией (в память об Антонии, своей матери, и Октавии, своей бабушке), хотя по логике римляне должны были называть этих девушек Клавдиями…

В этом романе (в частности, во втором и третьем томе) я успешно использовала различные способы составления женских прозвищ, чтобы отличать между собой Марселл, Антоний и Домиций, раз уж история не оставила нам их «домашних» имен.

Что касается ТИТУЛОВ И ПОЛНОМОЧИЙ, то я позволила себе лишь упразднить титул триумвир.

Октавиан и Антоний действительно правили, один в Италии, другой на Востоке, в составе триумвирата[159], образованного с консулом Лепидом, правящим в Африке. Это был союз коллегиальной абсолютной власти, но законодательно утвержденной, в отличие от триумвирата Цезаря, Помпея и Красса двадцатью годами ранее. В таких случаях триумвир был официальным титулом каждого из трех правителей. Опыт показывает, к сожалению, что такие конституционные «треноги» (с которыми Франция познакомилась с появлением института консулов) еще менее стабильны, чем геридон на трех ножках, и в тот момент, когда начинается роман, Лепид уже «сошел с корабля» (до конца жизни он будет носить только религиозный титул Великого понтифика). Если не объяснять все предыдущие события (что могло бы оказаться весьма скучным), то было рискованно применять титул триумвира к одному из членов фактического дуумвирата и тем самым привести в замешательство малоопытного читателя. Поскольку и Антоний, и Октавиан вдалеке друг от друга и абсолютно законно назывались императорами, на военный лад[160], я присвоила им вымышленные титулы, проясняющие раздел мира, – император Запада для одного и император Востока для другого.

Что до титулов, которые носили в Египте эпохи Птолемеев, то они полностью достоверны и вводятся сообразно ситуации: для понимания повествования читателю не нужно знать особенности той или иной должности, ведь административному справочнику нет места в романе, который призван заставить читателя смеяться или мечтать.

А теперь приступим к ОБЩИМ НАЗВАНИЯМ, обозначающим предметы, род деятельности или даже здания, названиям, соответствующим стилю жизни, который полностью отличается от нашего.

В этом вопросе моя задача состояла в том, чтобы суметь выразиться ясно, при этом избегая дополнительных архаизмов. К тому же следовало избегать чрезмерного «осовременивания», которое стало бы просто ширмой. Например, находясь дома, античные люди, когда была возможность, носили платье без пояса и домашнюю обувь. Однако если написать, как это делает Роберт Грейвс, что римский император появился в «комнатном платье и тапочках», то перед нами сразу предстает великий Цезарь, обутый в шарантезы[161] и одетый в халат из пиренейской шерсти! Слова несут с собой картинки, которые мы не контролируем: «комнатное платье» в прямом смысле – исключительно домашняя одежда, и сегодня это выражение дает такое точное визуальное представление (порой непредсказуемое), что оно может привести читателя в замешательство или просто запутать. Намереваясь облегчить ему дорогу в прошлое, все только усложняешь.