– Ну, дело крайне срочное, – говорит Говард. – Не могли бы вы дать мне ее адрес?

– Боюсь, что нет, – говорит тот.

– Это очень важно, – говорит Говард.

– О мисс Каллендар нелегко что-нибудь узнать, – говорит романист. – В личном плане она очень замкнута.

– Вы знаете ее адрес? – спрашивает Говард.

– Нет, – говорит тот, – нет, не знаю.

– Ну, что же, – говорит Говард, – если хочешь узнать что-то о людях, это всегда возможно. Немного настойчивости. Чуть-чуть любопытства.

– Иногда этого лучше не делать, – говорит тот.

– Ничего, – говорит Говард, – я его узнаю.

– Я предпочел бы, чтобы вам этого не удалось, – говорит романист.

– Удастся, – говорит Говард, выходя из кабинета и закрывая дверь.

Он возвращается из света и воздушности Гуманитарных Наук в темную массивность Социологических; он садится за свой стол и просматривает адресную книгу университета, телефонную книгу Водолейта. Он звонит в регистратуру, где по идее должны храниться такие сведения; их там нет. Он звонит секретарю английского факультета; он звонит декану. Он звонит в хозяйственный отдел; он звонит в университетскую библиотеку. Он звонит в университетский книжный магазин.

– Да, – говорит управляющий, – для открытия счета нам требуется домашний адрес. Я погляжу и позвоню вам.

Говард надевает свое пальто, свою шляпу и сидит за письменным столом, ожидая, чтобы телефон зазвонил.

– Рад помочь, – говорит управляющий, – вот он.

Говард записывает адрес, идет на автостоянку, садится в фургон, едет под унылым зимним небом в город. Найти адрес на практике оказывается столь же нелегко, как и в теории, поскольку он приводит в ту часть города, где Говард бывает лишь изредка – старинную, курортную. Улица Холм Замка закрыта для машин, это кривая, мощенная булыжником викторианская улочка над портом. Найти дом можно, только поднявшись по крутому склону в сторону бастиона замка; там вы осведомляетесь в газетном киоске, продающем сувениры, где получаете неправильные указания, а потом в кафе, где получаете правильные. Со стороны порта курится туман; перекликаются гудки рыболовецких судов. На двери дома в ряду изукрашенных викторианских недвижимостей есть кнопка звонка, помеченная «За» без фамилии; это настолько несомненная его цель, что он нажимает кнопку. Он стоит в тумане; после некоторого интервала в доме слышатся шаги, спускающиеся по лестнице. Дверь открывается, и в изукрашенном дверном проеме стоит мисс Каллендар в черном брючном костюме с темным подозрительным выражением на лице.

– А, это вы, – говорит мисс Каллендар, – как вы узнали, где я живу?

– Это было нелегко, – говорит Говард.

– И не должно было быть легко, – говорит мисс Каллендар. – Со всем уважением, доктор Кэрк, но я надеялась, что это будет невозможно.

– Но почему? – спрашивает Говард.

– Я вам объяснила, – говорит мисс Каллендар, – я не хочу, чтобы какой-нибудь там христианский экзистенциалист, или аспирант, или социолог заглядывал сюда на всякий случай.

– Но нас всех можно найти, – говорит Говард.

– Как? – спрашивает мисс Каллендар.

– Впустите меня, и я вам расскажу, – говорит Говард.

– Это противоречит моим принципам, – говорит мисс Каллендар.

– Я пришел не за тем, чтобы обвинять вас, или соблазнять, или обращать в свою веру, – говорит Говард. – Я просто хочу рассказать вам одну историю.

– Историю, – говорит мисс Каллендар.

– Тут очень холодно, – говорит Говард.

– Ну, хорошо, – говорит мисс Каллендар, – входите. Большой викторианский дом чуть попахивает плесенью.

Говард следует за бархатным задиком мисс Каллендар вверх по ступенькам; потом снова вверх по другим ступенькам, и еще, и еще, пока они не оказываются на самом верхнем этаже. Площадка ведет к темно-коричневой двери. Мисс Каллендар открывает ее и впускает его внутрь.

– Ну вот, – говорит мисс Каллендар, – моя очень удобная квартира.

– Да, вы мне говорили, – говорит Говард.

Квартира очень маленькая; изгибистые стены, викторианские эстампы на них под следами сырости, горящий газовый камин, потрепанный красный афганский ковер, торшер с абажуром в бахроме и картинках, два кресла и диван в чехлах из ситца в цветочек.

– Ну и как вы узнали? – спрашивает мисс Каллендар, стоя перед газовым камином.

– Вас нет в телефонной книге, – говорит Говард.

– За неимением телефона, – говорит мисс Каллендар.

– И вас нет в списках избирателей, – говорит Говард.

– За неимением права голоса, – говорит мисс Каллендар.

– Но вы есть в списке книжного магазина, поскольку им требуется домашний адрес для открытия счета, – говорит Говард.

– Ну, что же, – говорит мисс Каллендар, – столько хлопот только для того, чтобы прийти рассказать мне историю.

– Но вы же слышали его версию, – говорит Говард, – не кажется ли вам, что вы должны выслушать и мою?

– Я очень беспристрастна, – говорит мисс Каллендар, – но все как будто считают меня своего рода экспертом по историям. А я им не являюсь.

– Я думал, это ваша область, – говорит Говард, снимая свое пальто.

– Совсем нет, – говорит мисс Каллендар, – мы ведь живем в эпоху высокой специализации. Моя область – лирические стихи, а это две большие разницы.

– И в чем же разница? – спрашивает Говард.

– Не хотите ли чаю? – спрашивает мисс Каллендар. – Истории всегда вызывают у меня жажду.

– Благодарю вас, – говорит Говард.

Мисс Каллендар выходит в еще одну коричневую дверь, и слышно позвякивание чайника.

– Вы не объяснили разницы, – говорит Говард в направлении этих звуков.

– О, она очень велика, – говорит мисс Каллендар. – Если существует логическая разница между формой и содержанием, которой, мы уже согласились, не существует, то истории должны очень прилежать содержанию, а лирические стихи в той же степени – форме.

– Понимаю, – говорит Говард.

– Как вы понимаете, доктор Кэрк, я предпочитаю форму. Боюсь, истории кажутся мне очень неорганизованными и рыхлыми.

– Понимаю, – говорит Говард, заглядывая за третью коричневую дверь. Там еще одна комната, которую ему описала мисс Каллендар; спальня с кроватью в ней.

– Я рад, что вы были голодны в тот вечер, – говорит он в сторону кухни.

– Креветки под чесночным соусом оказались очень вкус-ми, – говорит мисс Каллендар.

– Я думал тогда, что вы пригласите меня сюда, – говорит Говард.