Ольга Ивановна погладила ее по голове, потом обхватила ладонями ее лицо, приподняла и заглянула в опухшие от долгого плача глаза:

— Твой папа любил всегда повторять, помнишь? Перемелется — мука будет! Так и сейчас: все пройдет, все забудется, а жизнь наша продолжается, несмотря ни на что!

Настя всхлипнула, улыбнулась, но тут в их разговор вмешалась Лукерья:

— Барышня, скажите своей маменьке, что ей непременно нужно показаться доктору. Сегодня она опять упала в обморок…

— Опять! — воскликнула Настя и всплеснула руками. — Выходит, ты уже не в первый раз падаешь в обморок, а я об этом ничего не знаю? Ну-ка, голубушка, — повернулась она к горничной, — расскажи мне подробнее, почему ты настаиваешь на визите маменьки к доктору?

— Ваша маменька, барышня, вот уже несколько дней чувствует себя неважно. Ее постоянно тошнит, сегодня вот даже вырвало. Она с трудом встает с постели, и я ее поддерживаю, чтобы она не упала. А вчера и сегодня она падала в обморок, — служанка с виноватой улыбкой посмотрела на Настю, а потом на свою хозяйку. — Она не велела никому об этом говорить, но вы же видите…

— Мама, ничего не говори! — Настя строго посмотрела на попытавшуюся что-то возразить мать. — Сегодня же я приглашу доктора, чтобы он осмотрел тебя и назначил лечение.

— Настя, прекрати! — сказала Ольга Ивановна и убрала с ее лба выбившуюся прядку волос. — Я просто очень устала, переволновалась, вот поэтому атаковала меня мигрень. Все пройдет само собой.

— Ну, хорошо. — Настя с подозрением посмотрела на мать и повторила:

— Хорошо, посмотрим денек, а потом, если тебе не станет лучше, я обязательно, ты слышишь меня, обязательно вызову доктора! И чтобы ты весь день лежала в постели, слышишь! — Дочь сделала свирепое лицо и приказала Лукерье:

— Стой стеной у дверей и не впускай ни Глафиру, ни Дарью! От этих дам и у здорового человека голова кругом пойдет, а у больного тем более!.. — Настя встала и направилась к двери. На пороге остановилась и опять посмотрела на мать. — Завтрак и обед тебе принесут сюда, и больше никаких балов! — И добавила шепотом, переступая через порог:

— Пропади она пропадом, эта светская жизнь!

За завтраком Насте пришлось выдержать новое испытание. Глафира и ее утренние гости, Фаддей и Дарья, вопросами ей не докучали, но смотрели на нее полными вселенской скорби глазами, как будто на безнадежно больную, и словно жить ей осталось дня два, не более…

Дядя Равиль, против ее ожиданий, появился только к вечеру. Оказывается, он задержался по делам в университете и очень огорчился, что не сможет сегодня поговорить с невесткой. Настя уговорила его не беспокоить мать, втайне преследуя другие цели: откровенно и без свидетелей обсудить, насколько вероятно открытие, сделанное отцом два года назад…

Они уединились в кабинете, и Настя, прежде чем начать разговор, проверила, насколько плотно закрыты двери и окна, подозревая, что Глафира не преминет поинтересоваться, что за тайные беседы ведут между собой дядька и его племянница.

Равиль выложил на стол папку с бумагами и достал из нее несколько мелко исписанных листков.

— Как я понимаю, Настя, ты скопировала всего лишь пять страниц из Костиного дневника?

— Да, я больше просто не успела, — повинилась Настя, — мама вошла в комнату, и мне пришлось спрятать дневник.

— Но почему ты ничего ей не рассказала?

— Папа просил меня не делать этого. Наверное, он опасался чего-то. Я не могу поверить, что он не доверял маме…

— Да, я тоже сомневаюсь в этом. Вероятно, в его дальнейших записях есть объяснение, почему Константин приказал держать все в секрете. Но мне непонятно другое обстоятельство. Почему его посланец объявился лишь спустя два года, где он был все это время и как ему удалось найти вас так далеко от Красноярска? Хотя это не так уж и трудно, думаю. Я подозреваю, что Костя догадывался, что ему грозит опасность, и часть документов оставил кому-то из своих рабочих с условием, что он передаст их вам, если с ним что-нибудь случится. Но почему этот человек так долго вас искал, об этом теперь можно только догадываться. Очевидно, он тоже чего-то боялся. — Равиль разложил бумаги на столе. — Как ты, наверное, догадываешься, в этих записях нет ничего интересного, я имею в виду ничего такого, что могло бы пролить свет на его решение отправиться в верховья Чирвизюля таким маленьким составом. Но на одно обстоятельство все-таки следует обратить внимание. Твой отец пишет, что у него есть подробная карта тех мест, а вот Райкович всячески это отрицает…

— Он не отрицает, дядя Равиль, он просто ничего не помнит, — Настя, несмотря ни на что, попыталась восстановить справедливость. — Вы же сами его расспрашивали.

— Но тем не менее завтра-послезавтра, как позволит время, я намерен встретиться с ним и поговорить об этом. За два года у меня к нему накопилось много вопросов. — Дядя Равиль задумчиво посмотрел на племянницу. — Ты говоришь, у тебя есть геологические образцы и существует вероятность, что они с того самого месторождения, которое открыл твой отец?

— Сейчас я принесу его дневник. Он у меня в саквояже с образцами.

— Пожалуй, я заберу и то, и другое, — сказал Равиль, — и за эти дни, пока я в Москве, попытаюсь разобраться, что к чему! Постой, постой! — остановил он племянницу, поспешившую к двери. — Это успеется! Лучше сядь со мной рядом и расскажи, что стряслось с вами и почему ты все-таки отказала графу?

— Господи, — Настя прижала ладони ко вдруг вспыхнувшим румянцем щекам. — Уже и вам все известно!

— Повсюду только об этом и говорят, — покачал головой Равиль. — Но соответствует ли преступление наказанию? Ты все хорошо обдумала, Настя?

— Все превратилось в такую неразбериху, дядя Равиль, что я сама не могу понять, где белое, а где черное.

Дядя Равиль обнял племянницу за плечи и привлек к себе.

— Я виноват перед тобой, Настя, — сказал он тихо и с удручающим видом покачал головой. — Я с самого начала знал, что не следует идти на поводу у твоего дедушки. И больше твоей матери был осведомлен о том, что граф Ратманов не имел никакого желания жениться ни на тебе, ни на ком-либо еще. И только условия завещания заставили его пойти на это. По моему мнению, мужчина ни в коем случае не должен жениться, если не имеет к этому никакого стремления. Сумеешь ли ты простить меня, что я не настоял и позволил Ольге затеять всю эту канитель?

— Дядя Равиль, вы совершенно не виноваты. Во всем виновата я одна. Кашу заварила я! А мама хотела мне счастья, и только! За что ж ее винить? Но теперь я не знаю, что делать! Сергей столько раз просил у меня прощения, но я не выслушала его, а вчера отказала окончательно…

— Настя, скажи честно, ты его любишь? — спросил ее Равиль и нахмурился.

— Дядя, — Настя посмотрела на него, и в глазах ее опять блеснули слезы, — я без памяти влюбилась в человека, который называл себя Фаддеем, а не графом Ратмановым. Но на самом деле это был Сергей Ратманов. Но он так жестоко, так подло обманывал меня все четыре дня, пока мы добирались до Самары. Я даже рассказала ему о папиных записках и про саквояж с образцами… Скажи на милость, как я могу ему верить после такой чудовищной лжи?