– Кхм, – нахмурился король. Надо полагать, здесь было не принято перебивать речь монарших особ. Вступилась королева – величественная дама в чудовищном парчовом кринолине. Гертруде тоже не больше сорока, и я бы не сказал, что она божественно красива. Обычная женщина. И даже с едва заметными и густо напудренными оспяными шрамами на лице.

– Гамлет часто вспоминал о вас, господа, – сказала Гертруда. – Я больше не знаю никого в мире, кому бы он был так предан. – Я и супруг мой просили бы вас рассеять скуку принца, узнать, какая тайна мучает его… И нельзя ли найти от нее лекарство?

– Только прикажите – и мы все сделаем, – молвил Дастин и чуточку меня подтолкнул. Я напрягся, не без натуги вспомнил соответствующую реплику и выродил:

– Горя повиновеньем, повергаем свою готовность к царственным стопам и ждем распоряжений!

На меня посмотрели странно. Видимо, в прогнившем Датском королевстве выражались попроще. Однако король мне улыбнулся и сказал:

– Спасибо, Розенкранц… – Он повернулся к Дастину: – …И милый Гильденстерн.

Королева подхватила, одарив меня кивком:

– Спасибо, Гильденстерн. – Взгляд Гертруды переведен на моего напарника. – И милый Розенкранц.

Свита скрылась за дверями трапезного зала, оставив нас обоих в недоумении.

– Розенстерн и Гильденкранц, – Дастин сплюнул прямо на пол. – Кошмар!

– Ты не плюйся, а скажи, что будем предпринимать, – тихо сказал я. – Чует мое сердце, в Эльсиноре нечисто. Хрен с ним, с обедом – в деревне покушаем. Попозже наведаемся к королю и попросим обязательной, а равно и массированной финансовой поддержки столь серьезного мероприятия, как излечение душевной болезни Гамлета. Пойдем на стену, там, наверное, красивый вид на море. Заодно поговорим без свидетелей. Попытаемся осмыслить логически весь узел, закрученный папашей Гамлетом.

– А что, их было двое?

– Кино надо было смотреть! Убитого короля тоже звали Гамлет. Клавдий – его младший брат. Жена ему досталась в нагрузку к короне.

– Тогда идем. Умоляю, убери свою монетку! Выглядишь законченным дебилом! Как маленький, право слово!

* * *

Холодное северное море ревело далеко внизу, граяли чайки, солнце едва пригревало, но мы настолько увлеклись своими версиями смерти старого короля, что не замечали ни холода, ни урчания в желудках.

Основной и главной оставалась теория симулирующего шизофрению принца. Клавдий отравил старшего брата, чтобы занять трон. Возможно, по наущению Гертруды, которой надоел старый муж и которая завела интрижку с более молодым и привлекательным Клавдием. Но почему тогда Гамлет изображает психа? Чтобы отвести от себя подозрения в том, что он догадался об истинной причине смерти отца? Не проще ли добыть доказательства того, что предыдущий монарх умер не очень естественной смертью, собрать государственный совет или что у них есть в Дании и, предъявив неоспоримые аргументы, низложить узурпатора? В свою, разумеется, пользу?

Дастин возражал, что принц притворился сумасшедшим, как раз собираясь найти необходимые доказательства. Можно вспомнить хотя бы спектакль, который он устроил с помощью заезжих актеров. Хотел, мол, посмотреть, какова будет реакция Клавдия на столь явно брошенное обвинение. Эдакий следственный эксперимент в средневековом стиле. Для сумасшедшего придумано достаточно хитро, но, впрочем, все шизофреники до крайности хитроумны и используют любое средство для доказательства своей правоты. По принципу бузины в огороде любой тезис подтверждает все остальные.

В общем, для начала было решено выяснить: Гамлет сошел с ума по-настоящему или притворяется?

– Хотелось бы знать, как ты это сделаешь, – сказал Дастин. – У тебя диплом психоаналитика в кармане? Вот ответь: если человек не ест тараканов, не ходит на четвереньках и не потрошит маленьких детей, а только слегка заговаривается, то псих он или нет? После двух недель со слонопотамами и спящими принцессами лично я чувствую себя психом.

– Логика, логика. – Я постучал кулаком по лбу. – Мы уже поняли: где-то что-то неправильно. И никак не можем зацепиться за ниточку, способную вывести к этой неправильности. Если вспоминать пьесу, то кажется, что Гамлет сначала притворялся сумасшедшим, а потом, окончательно свихнувшись, притворялся нормальным. Ничего не понимаю! Слишком запутано!

– А по-моему, все ясно, – пожал плечами Дастин. – Типичная любовная драма, чуточку приправленная мистикой. Жили-были Гамлет-старший и Гертруда, был у них сыночек Гамлет-младший… Стоп! Один момент! А у них ли?

– А у кого же еще? – удивился я.

– Нашел первую нестыковку. Слишком неестественно это выглядит! Клавдий по смерти старого короля немедленно женится на королеве, усыновляет принца и оставляет его наследником. Даже если у Гертруды родится другой ребенок, наследником все равно будет старший. Нормальный король такого шага бы не сделал – слишком опасно иметь столь явного претендента на трон. Знаешь, как поступил бы я? Гертруду – в монастырь, принца либо подальше в заграницы, либо… В общем, несчастный случай. И женись себе на ком хочешь, заводи собственных детей, продолжай династию…

– А если у Клавдия с Гертрудой любовь?

– Именно любовь! – воскликнул Дастин, подняв палец к небу. – Причем давняя и искренняя. Слишком давняя. Понимаешь, о чем я?

– Ты хочешь сказать… – Я онемел. – Что Гамлет-младший?..

– Пока я ничего не хочу сказать. Это лишь версия. Но она прекрасно ложится на ткань логики.

Я машинально подбросил монету, поймал и прихлопнул ладонью на левое запястье.

– Орел. Четыреста первый раз…

* * *

Знаменитый принц Датский Гамлет не представлял собой, увы, ничего особенного. Бледненький молодой человек лет двадцати пяти от роду, худой, некрасивый, с прыщом на носу. Весьма непритязательный облик завершало непременное траурное одеяние – черный колет, черные чулки, черные штаны-буфы, черный берет с черным пером… В общем, все черное, за исключением золотой цепи с массивным медальоном на шее. Изображал медальон, разумеется, новопреставленного Гамлетова папашу. Беседы не состоялось, потому что угрюмый принц был чересчур занят общением с Горацио – теоретически мы знали, что этот философствующий типчик есть закадычный друг нашего злосчастного героя и его роль во всех событиях нам опять же была ясна не до конца.

В течение дня мы только и делали, что знакомились. Офелия – упрямая надменная девочка, приняла «друзей» Гамлета с большой прохладцей, позволила чмокнуть ручку и ненавязчиво выставила, сославшись на головную боль. Лаэрт, брат Офелии, нам понравился гораздо больше – хотя бы тем, что он не мудрствовал, не философствовал, а сразу предложил пойти в кабак. Как выразился Лаэрт, «в этом проклятом Эльсиноре уже все мухи от скуки передохли». Мушиная судьба Лаэрта не прельщала, и он громко рассуждал о том, как здорово жить в Париже или, на худой конец, в Виттенберге…