Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маленькая настольная лампа слабо освещала комнату. Посредине на полу стояла тарелка с нетронутым сэндвичем и побуревшими дольками яблока, рядом с ней кружка с остывшим кофе. Молоко успело расслоиться, образовав по краю тошнотворный круг. Чуть поодаль на полу в изножье кровати спиной ко мне сидел Бек. Никогда не забуду его позу. Он весь сжался, подтянув согнутые колени к груди, как маленький, и обхватив низко опущенную голову руками, будто пытался прикрыться от взрыва.
Я ничего не понял. А потом вновь услышал тот самый негромкий звук и увидел, что плечи у него трясутся. Не плечи даже, а все тело, и не трясутся, а скорее подрагивают в судорожных безмолвных рыданиях человека, который находится в таком состоянии уже некоторое время и экономит силы перед долгим марафоном.
Помню, я тогда не почувствовал ничего, кроме абсолютного изумления. Бек все это время жил с такой болью внутри, а я ничего не подозревал, ни о чем даже не догадывался! Потом уже я узнал, что это был не единственный секрет Бека, но, пожалуй, самый тщательно охраняемый.
Я оставил Бека наверху наедине с его горем и, спустившись вниз, обнаружил в гостиной Ульрика, который бесцельно переключал телевизор с одного канала на другой.
— Что с ним такое? — спросил я просто.
Тогда-то я и узнал про жену Бека и про то, что она умерла в этот день в мае девять лет назад. Прямо перед тем, как меня укусили. Я тогда не уловил никакой связи между этими двумя событиями, а если и уловил, то выбросил из головы как что-то незначительное, не имеющее особой важности.
Теперь я эту связь видел.
Когда мы сворачивали к дому, снова зазвонил телефон. Кениг не стал даже ставить свой пикап на «ручник», просто придавил педаль тормоза. Он взглянул на часы, потом, пока мы выгружались из машины, посмотрел в зеркало заднего вида.
— Вы не зайдете? — спросила его Грейс, заглядывая в кабину.
Мне и в голову не пришло, что он может ждать приглашения.
— Нет, — ответил Кениг. — Уверен, то, что сейчас там происходит… словом, я предпочитаю преступную неосведомленность. Я вас сегодня не видел. Ты еще собиралась сегодня поговорить с родителями.
Грейс кивнула.
— Да. Спасибо вам. За все.
— И от меня, — добавил я.
Этого было совершенно недостаточно. Телефон продолжал надрываться. Звонил Коул. Мне нужно было поговорить с Кенигом по-нормальному, но… Бек. В доме был Бек.
— Позвоните мне потом, когда примете решение, — сказал Кениг. — И, Сэм, возьми трубку.
Грейс захлопнула дверцу и два раза шлепнула по боку пикапа, давая Кенигу знак отъезжать.
— Я дома, — произнес я в трубку.
— Как-то ты не быстро, — отозвался Коул. — Вы пешком шли, что ли?
— Что? — переспросил я. Лучи солнца били в глаза сквозь кроны сосен; я сощурился и отвернулся в другую сторону. Я решил, что недопонял Коула. — Я сейчас перед домом.
Коул ответил не сразу.
— Вот и славненько. Давай дуй скорее наверх. И запомни: если тебя укусят, это была твоя идея.
— Мне спрашивать или лучше не стоит?
— Наверное, я был не прав, когда взял дозировку в расчете на собаку. Не стоит верить всему, что пишут в Интернете. Видимо, волкам нужно больше, чем истеричным немецким овчаркам.
— Господи, — вздохнул я. — Значит, Бек на свободе? Бегает неизвестно где в доме?
В голосе Коула внезапно зазвучали резковатые нотки.
— Я хотел бы напомнить, что и так уже совершил невозможное. Выловил его в лесу. Теперь ты, так и быть, можешь вытащить его из своей комнаты.
Мы поспешили к двери. Солнце, бьющее в окна, превращало их в зеркала. Когда-то давным-давно это было время ужина. Меня ждали разогретая в микроволновке еда, невыполненное домашнее задание по алгебре, гремящий из динамиков рок и Ульрик, изображающий из себя барабанщика. Бек встречал меня словами: «Кто-то говорил, что у европейцев отличный вкус. Этот кто-то крупно ошибался». В доме тогда яблоку негде было упасть. Я приходил и скрывался от этого кавардака у себя в комнате.
Теперь мне всего этого не хватало.
Бек. Там Бек.
— Ты что, даже в дом еще не зашел? — прошипел Коул. — Елки-палки, где ты там застрял?
Входная дверь оказалась заперта.
— На, поговори с Грейс, — сказал я.
— Мамочка не скажет мне ничего такого, чего не сказал бы папочка, — фыркнул Коул, но я все равно сунул ей трубку.
— Поговори с ним пока. Мне нужно найти ключи.
Я порылся в кармане и отпер входную дверь.
— Привет, — сказала Грейс — Мы уже заходим.
Она нажала кнопку отбоя.
Я распахнул дверь и поморгал, привыкая к полумраку. Первое, что бросилось мне в глаза, были красные полосы света, которыми бьющее в окно солнце расчерчивало комнату. Ни Коула, ни волка видно не было. Значит, несмотря на саркастический ответ Коула, они оба были внизу.
Зазвонил телефон.
— Ух ты! — воскликнула Грейс, передавая мне трубку.
Я поднес ее к уху.
— В подвал, — сказал Коул. — Ориентируйся на запах жареного мяса.
Дверь в подвал была открыта; оттуда пыхало жаром. Даже с лестницы я чуял волчий запах: натянутых нервов, влажной лесной земли, свежей весенней зелени. Я двинулся по ступеням в тускло освещенное чрево подвала, чувствуя, как от волнения начинает сосать под ложечкой. У подножия лестницы, скрестив на груди руки, стоял Коул. За то время, пока я спускался, он успел похрустеть всеми по очереди пальцами на правой руке и приняться за левую. За спиной у него я заметил радиаторы, источник удушливого жара.
— Ну наконец-то, — приветствовал меня Коул. Еще пятнадцать минут назад он был куда спокойнее. — Что так долго-то? Вы, может, в Канаду катались? Или вам пришлось перед отъездом сконструировать вечный двигатель внутреннего сгорания?
— Там только в одну сторону часа два дороги.
Я взглянул на волка. Он лежал в неестественно изогнутой позе, которую по доброй воле ни за что не приняло бы ни одно животное в полном сознании. Задняя половина на боку, передняя — на брюхе. Голова моталась из стороны в сторону, глаза были полузакрыты, уши повисли тряпочками. Волчье сердце колотилось, как у мотылька, летящего в огонь.
— Могли бы ехать и побыстрее, — пожал плечами Коул. — Полицейским ничего не бывает за превышение скорости.
— Зачем тут радиаторы? — спросил я. — Они не превратят его в человека.
— Если все получится, это поможет ему удержать человеческое обличье чуть подольше, — пояснил Коул. — При условии, конечно, что нас всех не разорвут прежде в клочья, а это вполне возможно, если мы еще немного потянем время.