— Да, я проведу их с друзьями, — моментально ответила Ева.

— Видите ли, я собираюсь к своему брату, — продолжил господин Комо, как будто не слыша ее. — У него собственный дом недалеко от Норд-Бэя, на озере.

— Все это великолепно, но, к сожалению…

Комо продолжал настаивать на своем приглашении, не взирая на все Евины возражения.

— У него трое сыновей, один из них женат, очень хорошая семья, энергичные дружелюбные молодые люди. Мне бы хотелось пригласить вас присоединиться к нам на денек-другой, в качестве моей гостьи. Все свободно и непринужденно — костер, рыбалка на озере, домашняя пища.

— Вы так добры, господин Комо, — сказала Ева, — но я уже обо всем договорилась со своими друзьями. Было бы очень неудобно отказывать им, когда до праздника осталось уже так мало времени. — И она изобразила расстроенную улыбку, как бы сожалея, что отказывает ему.

Господин Комо снова стал грустным. Ева поняла, что он очень надеялся. Одинокая англичанка, работающая в машинописном бюро, приглянулась ему своей привлекательностью, привычкой к тихой, незаметной жизни. Ей было понятно, что ее перевод в Лондон всколыхнул его, подвинул его на решительные действия.

— Да, ну конечно, — сказал Комо. — Возможно, мне следовало пригласить вас заранее. — Он развел руками с несчастным видом, и Еве стало его жалко. — Но я и представить себе не мог, что вы покинете нас так скоро.

Тремя днями позже Ева заметила эту машину во второй раз. Мшисто-зеленый «форд» 1938 года выпуска был припаркован у дома Пеппердайнов. До этого он стоял у дома мисс Нокс, и Ева знала, что эта машина не принадлежала ни мисс Нокс (пожилой старой деве, державшей трех терьеров), ни семейству Пеппердайн. Она быстро прошла мимо автомобиля, заглянув внутрь. На пассажирском сиденье лежали газета и карта, в дверном кармане со стороны водителя — что-то напоминавшее термос. «Термос, — подумала Ева. — Кто-то проводит много времени в машине».

Двумя часами позже она вышла «прогуляться». Машины уже не было.

Этой ночью Ева думала долго и напряженно, с самого начала убеждая себя в том, что если она увидит эту машину в третий раз, то нужно будет переезжать. Но она понимала, что неправа; еще в Лайне ее учили: при возникновении аномалии реагируй на нее немедленно. Это было правилом — правилом Ромера. Если она увидит машину в третий раз, то тогда, возможно, будет слишком поздно, во всяком случае, для нее. Той же ночью Ева упаковала свои нехитрые пожитки и оглядела из мансардного окошка дома напротив, чтобы убедиться, нет ли там еще засады от БЦКБ. Она вынесла свои вещи к двери, поразившись, как мало они весили, как мало было у нее имущества. В ту ночь она не спала.

Утром Ева сказала супругам Ричмонд, что ей необходимо срочно уехать по семейным обстоятельствам и что она возвращается в Ванкувер. Они сожалели, что она уезжает, и попросили не обижаться, поскольку, вероятно, не смогут вернуть ей остаток месячной платы за проживание, которую она внесла вперед. Ева сказала, что все понимает, и попросила извинения за неудобства, которые она причинила.

— Кстати, — спросила она, задержавшись в дверях, — мне никто не оставлял никаких записок?

Супруги посмотрели друг на друга, беззвучно проконсультировавшись, прежде чем госпожа Ричмонд ответила:

— Записок? Да вроде нет. Нет, моя дорогая.

— Никто не заходил ко мне?

Господин Ричмонд хихикнул.

— Один молодой человек заходил вчера, спрашивал, нельзя ли ему снять у нас комнату. Мы сказали, что здесь живут только девушки — он, как мне показалось, очень удивился.

Ева подумала, что, возможно, в этом и не было ничего такого, просто совпадение, но ей вдруг захотелось поскорее убраться с Брэдли-стрит.

— Если кто-нибудь вдруг позвонит, то скажите, что я вернулась в Ванкувер.

Ева вышла из дома и, вместо того чтобы как обычно повернуть направо, свернула налево и быстрым шагом прошла извилистую крученую милю до другой автобусной остановки.

Она поселилась в гостинице «Франклин» на Банк-стрит, одном из самых больших, функциональных и современных зданий, в котором имелось более трехсот номеров, оборудованных по всем правилам противопожарной безопасности, с душем и телефоном, однако в этом отеле не было ни ресторана, ни кафе. Тем не менее, даже при том, что ее одноместный номер стоил три доллара в сутки, Ева поняла, что очень скоро останется без денег. Без сомнения, в Оттаве можно найти и более дешевые гостиницы или же просто жилье, сдаваемое в наем, но ей требовались безопасность и анонимность большого центрального отеля. До отъезда в Англию оставалось чуть более трех недель, и это время Еве нужно было где-то переждать.

Комната ее была небольшой, простой и находилась на седьмом этаже. В просвете между зданиями напротив были видны широкое зеленое пространство Выставки и поворот реки Ридо. Ева распаковала вещи и повесила свою немногочисленную одежду в шкаф. В этом вынужденном переезде был и свой плюс: теперь, по крайней мере, она могла ходить на работу пешком, экономя на автобусных билетах.

Ева все еще продолжала размышлять над тем, правильно ли она сделала, переехав в гостиницу, не слишком ли она нервничала, и не был ли столь неожиданный отъезд из пансиона Ричмондов сигналом уже сам по себе… Незнакомая машина на окраине — что здесь такого особенного? Но Ева напомнила себе, что выбрала Брэдли-стрит и пансион Ричмондов именно потому, что в том месте, где он находился, легко было заметить все необычное. На Брэдли-стрит не только все всех знали, но и были в курсе, чем кто занимался — такой это был район. И что это, интересно, за молодой человек, который не смог прочесть надпись «Только для дам» на вывеске пансиона? Невнимательный путешественник? Явно не полицейский, поскольку полицейский просто представился бы и попросил журнал регистрации. Может быть, это кто-нибудь из БЦКБ, кому было приказано проверить все гостиницы и пансионы в Оттаве? Но почему именно в Оттаве, почему не в Торонто? Как мог кто-нибудь догадаться или вычислить, что она в Оттаве? Вопросы продолжали накапливаться, изводя Еву, забирая у нее энергию. Она пошла на работу как обычно, весь день печатала письма и документы в машинописном бюро, а потом возвратилась в свой номер. Она почти не соприкасалась с городом. Она покупала бутерброды по пути с работы, а потом сидела в своей комнате с видом на Выставку и реку Ридо и слушала радио, дожидаясь Рождества и нового 1942 года.

Министерство военных поставок закрывалось в сочельник и открывалось снова 27 декабря. Ева решила не ходить на рождественскую вечеринку, устраиваемую для работников министерства. В само Рождество она рано утром выскользнула из гостиницы и купила себе рулет с индейкой, буханку хлеба, масло и две бутылки пива. Ева сидела на кровати, ела бутерброд, пила пиво и слушала по радио музыку, пытаясь удержаться от слез хотя бы на час. Потом она позволила себе десять минут поплакать, думая о том, что никогда в своей жизни не была так одинока, мучимая мыслью, что во всем мире не найдется живой души, которая знала бы, где она сейчас. Ева стала думать об отце, старом больном человеке, который жил в Бордо, и вспомнила, с каким усердием он уговаривал дочь принять предложения Ромера, когда тот вербовал ее. «Кто бы мог тогда подумать, что все так закончится? — думала Ева, сидя одна в гостиничном номере в Оттаве. — Не смей поддаваться жалости», — приказала она себе, вытирая глаза. Она ненавидела Лукаса Ромера за ту жестокость, с какой он предал ее. Потом Ева поспала час с небольшим и проснулась гораздо более решительной, более собранной и расчетливой, чем когда засыпала. Теперь у нее была цель: любой ценой сорвать преступные замыслы Ромера. Сейчас, когда она осталась совсем одна, у нее появилось время поразмышлять: действительно ли Лукас манипулировал ею с самого начала, как только Еву завербовали; действительно ли он наблюдал за обучением и оттачивал склад ее характера, остроту ума и особое старание, сделал ли попытку испытать ее в Пренсло и в Вашингтоне лишь в ожидании того дня, когда он просто не сможет обойтись без нее… Но такие размышления были лишь пустой тратой времени, и, предаваясь им, можно было сойти с ума. Так или иначе, но Ромер до сего времени не смог найти ее, а это доказывало, что она тоже имела свою маленькую порцию власти над ним. Пока Ева Делекторская свободно перемещалась в этом мире, Лукас Ромер не мог позволить себе расслабиться по-настоящему.