Он проводил взглядом широкую накидку последнего полицейского. С такими клиентами лучше не связываться. Джеку Пауэру дано коснуться тайн[605]: папаша у него сыщик. Если парень заставил их понервничать при аресте, то уж потом в кутузке ему покажут райские кущи. Но в конце концов их тоже нельзя винить при такой работке какая им достается особенно молодым. В день когда Джо Чемберлен получал степень в Тринити тот конный полисмен уж отработал свое жалованье сполна. Уж тут ничего не скажешь! Как его конь за нами гремел копытами по Эбби-стрит! Счастье что я сообразил занырнуть к Маннингу, а то крупно бы влип. Но как он грохнулся, черт возьми. Наверняка раскроил себе череп о булыжники. Не стоило мне там путаться с этими медиками. Да с новичками из Тринити в квадратных шляпах. Сами на рожон лезут. Но зато познакомился с этим юношей, с Диксоном[606], что потом мне в Скорбящей забинтовал ранку от укуса[607]. Сейчас он на Холлс-стрит где миссис Пьюрфой.

Колесо в колесе[608]. До сих пор полицейские свистки в ушах. Все мигом наутек.

Потому он ко мне и привязался. Вы задержаны. На этом вот месте и началось.

– Молодцы, буры!

– Ура Де Вету[609]!

– Вздернем Чемберлена на кривом суку[610]!

Дурачье: молодые щенки готовые лаять до хрипоты. Винигер Хилл[611]. Оркестр гильдии молочников. А через какую-нибудь пару лет из них половина в судьях или в чиновниках. Начнется война – и все в армию как миленькие – те же которые. Если нас погибель ждет[612].

Никогда не знаешь с кем говоришь. Корни Келлехер того же поля ягода что Харви Дафф[613]. Как и тот Питер или Дэнис или может Джеймс Кэри что выдал непобедимых[614]. Член муниципалитета. Подзуживал зеленых юнцов чтоб выведывать а сам все время за деньги работал на тайную полицию. Потом от него быстренько отделались. Понятно почему эти в штатском всегда обхаживают служанок. Легко заприметить человека привыкшего носить форму.

Полюбезничает с ней у черного хода. Слегка потискает. А потом следующий номер программы. Скажи а кто этот господин что все захаживает сюда? А молодой хозяин что-нибудь говорил? Подглядывает в замочную скважину.

Подсадная утка. Юный пылкий студент дурачится, вертится возле ее пухлых рук, пока она гладит.

– Это не твои, Мэри?

– Я этакого не ношу… Оставьте не то скажу про вас барыне. Полночи не были дома.

– Близятся великие времена, Мэри[615]. Скоро сама увидишь.

– Вот и милуйтесь с энтими вашими временами.

Так же они и барменш. И продавщиц сигарет.

Лучше всего придумал Джеймс Стивенс. Он-то их знал. Кружки по десять человек, так что каждый знает только свой собственный. Шинн фейн. Пойдешь на попятный тебя ждет нож. Невидимая рука[616]. Останешься расстреляют. Дочка тюремщика устроила ему побег из Ричмонда, и через Ласк фюйть.

Останавливался у них под носом, в отеле «Букингемский дворец». Гарибальди.

Тут надо личное обаяние. Парнелл. Артур Гриффит прямой честный малый но он зажечь толпу не способен. Ей надо чтоб разводили треп про нашу любимую отчизну. Чушь на постном масле. Чайная Дублинской хлебопекарной компании.

Дискуссионные клубы. Что республиканская форма правления наилучшая. Что проблема языка должна решаться прежде экономических проблем. Пускай ваши дочери заманивают их к вам в дом. Кормите и поите их до отвала. Жареный гусь на святого Михаила. Тут вот для вас под шкуркой чудный кусочек с травками. И жирком полейте как следует покуда он не застыл. Полуголодные энтузиасты. На пенни хлеба и шагай за оркестром[617]. Хлеборезу не остается.

Мысль что не ты платишь лучший соус к обеду. Устраиваются как у себя дома.

А подайте-ка нам вон те абрикосы то бишь персики. Не за горами тот день.

Солнце гомруля восходит на северо-западе.

Он шел дальше, и улыбка тускнела на его лице, меж тем как тяжелое облако медленно наползало на солнце, закрывая тенью горделивый фасад Тринити. Катили в разные стороны трамваи, съезжаясь, разъезжаясь, трезвоня. Слова бесполезны. Ничего не меняется, изо дня в день: полицейские маршируют взад-вперед, трамваи туда-обратно. Те двое чудиков бродят по городу. Дигнам отдал концы. Майна Пьюрфой на койке с раздутым брюхом стонет чтоб из нее вытащили ребенка. Каждую секунду кто-то где-то рождается. Каждую секунду кто-нибудь умирает. Пять минут прошло как я кормил птиц. Три сотни сыграли в ящик. Другие три сотни народились, с них обмывают кровь, все омыты в крови агнца, блеют бееее.

Исчезнет полгорода народу, появится столько же других, потом и эти исчезнут, следующие являются, исчезают. Дома, длинные ряды домов, улицы, мили мостовых, груды кирпича, камня. Переходят из рук в руки. Один хозяин, другой. Как говорится, домовладелец бессмертен. Один получил повестку съезжать – тут же на его место другой. Покупают свои владения на золото, а все золото все равно у них. Где-то тут есть обман. Сгрудились в городах и тянут веками канитель. Пирамиды в песках. Строили на хлебе с луком. Рабы Китайскую стену. Вавилон. Остались огромные глыбы. Круглые башни[618]. Все остальное мусор, разбухшие пригороды скороспелой постройки. Карточные домишки Кирвана, в которых гуляет ветер[619]. Разве на ночь, укрыться.