– Слушаюсь, ваше превосходительство! – Каюкер шутливо вытянулся и отдал честь.

– Вот то-то! – Хлюпик погрозил приятелю пальцем, сурово хмуря брови.

В следующую секунду оба уже хохотали, подталкивая друг друга локтями.

Дирижабль причалил к грузовому терминалу Вавилонского аэропорта вечером пятницы. Было пасмурно; плывущие с севера тучи набрякли дождём.

– Знаешь, по-моему, нам не стоит сейчас возвращаться в нашу старую квартиру, – задумчиво промолвил Иннот, едва ступив на влажный бетон взлётного поля. – Не уверен, что туда вообще надо возвращаться, если только нам не нужны долгие разбирательства с владельцами дома и стражей. Понимаешь, меня ведь видели в ту ночь, когда я подрался с бабкой Перегнидой. Так что…

– К Громиле? – с готовностью улыбнулся смо-укер.

– Точно! Знаешь, Хлю, ты ведь уже вполне обжился в Биг Бэби, если понимаешь такие вещи с полуслова. Старина Гро просто незаменим в данной ситуации! Да и в любой другой тоже…

Иннот обернулся к иерофанту.

– Ну что, Верховный, пришла пора прощаться… Ты, я так полагаю, не на один день в Бэби – может, ещё свидимся…

– Может быть, даже скорее, чем ты думаешь, – улыбнулся в бороду старец. – Потому что некий человек в этом городе одинаково интересует нас обоих.

– Подметала, ну конечно! Ладно, ежели изловишь мерзавца первым – заделай ему каюк и от моего имени тоже.

Иерофант величаво кивнул и двинулся к выходу. Он шёл, словно фрегат по волнам, – люди невольноосвобождали дорогу высоченной фигуре, облачённой в пелерину цвета грозовых туч и зеркальные очки.

– Да, мон, такого никто не обидит… – задумчиво вздохнули за спиной каюкера.

Он обернулся.

– Гэбваро! Слушай, я и думать забыл о тебе! Ты это, давай-ка с нами сейчас, оки?

– Э! Зачем мне с вами? – усмехнулся люли. – Ты и так много для меня сделал, Иннот. Считай, я твой должник! А сейчас я должен раздобыть себе ужин.

– Так это… Хоть денег возьми! У меня есть пара монет…

– Зачем люли деньги! Он и без денег что хочешь купит. – Цытва-Олва жестом фокусника достал откуда-то из-под лохмотьев два деревянных напёрстка и горошину. – Вот, смотри: кручу-верчу-запутать-хочу, где горошина, э?

Иннот заинтересованно присел на корточки и ткнул пальцем:

– Здесь!

– Не угадал… – Гэбваро продемонстрировал пустой напёрсток. – Ну, ещё раз: шарик туда-сюда катается, где располагается, где?

– Тут!

– Не-а…

– Бормотология! – восхищённо прошептал Хлюпик.

– Ловкость рук и никакого колдовства, – возразил каюкер. – Ну-ка, давай ещё раз…

Возле них остановились несколько человек: поглазеть.

– А вы, почтенные, не хотите сыграть? Кто угадает – монетку получает, ничего не угадал – только деньги потерял, – обратился к ним люли. – Шарик здесь, шарик там – шанс у нас напополам; если хочешь поиграть – надо денежку достать…

– Этот парень не только на завтрак – он на собственный небоскрёб заработает, дай лишь срок! – посмеивался Иннот, шагая по улице. – Помяни моё слово! Если только не зарежут его раньше, мошенника…

Где-то в небесах глухо зарокотал гром.

«Всё повторяется, – думал смоукер, взбираясь по крутой лестнице следом за приятелем. – Вот сейчас откроется дверь, и на пороге вновь возникнет чёрный мохнатый гигант в ярко-красных плавках, улыбающийся до ушей… Интересно, почему так происходит? Почему в какие-то мгновения мы вдруг ясно сознаём, что уже находились в точно таких же обстоятельствах? Может быть, и вся наша жизнь тогда – это бесконечное кружение вокруг некой невидимой оси, наподобие белки в колесе? Но как выбраться из этого круга?»

От дальнейших метафизических размышлений Хлюпика отвлек Иннот. Он приложил ухо к замочной скважине и прислушался.

– Похоже, наш друг сегодня не один… Я явственно слышу женский голос. Ну что же, надеюсь, мы не испортим кое-кому прекрасный вечер… Потому что другого выхода у нас нет. – И каюкер изо всех сил забарабанил в обитую жестью и выкрашенную коричневой краской дверь.

Никакого эффекта это не произвело. Хлюпику показалось, что он слышит доносящиеся из Громилиной квартиры гитарные аккорды.

– Громила!!! Это я, Иннот!!! Открой!!! – что было мочи завопил Иннот и вновь принялся исполнять соло на гулком железном листе.

Внезапно дверь распахнулась. Громила, слегка пригибаясь, чтобы не задеть макушкой притолоку, выглянул на лестничную площадку.

– Иннот! Хлю!!! – воскликнул он и радостно расхохотался, скаля белоснежные зубы. – Вот это сюрприз, побери меня предки!!! Входите же скорее, вы заявились прямо на вечеринку!!!

Хлюпик протиснулся мимо хозяина, с интересом прислушиваясь к происходящему внутри.

– Когда потерян счет бутылкам,

И я валяюсь на земле,

Вы не звоните деве юной, чтоб пригласить её ко мне,

Вы не звони-ите деве ю-у-уной, чтоб пригласить её ко мне[5],

– разносилось по квартире чарующее глубокое контральто.

Внезапно гитара коротко тренькнула и замолчала, а на них с Иннотом налетел лохматый чёрный вихрь.

– Инни, старый бродяга! Тыщу лет тебя не видела! Духи предков, ты всё такой же, ни капельки не изменился! – Ошеломлённому смоукеру показалось, что у него раздваивается в глазах: на них надвигалась, раскинув руки, точная копия Громилы – правда, не в красных плавках, как хозяин, а в мешковатом джинсовом комбинезоне немыслимых размеров, сильно повытертом и кое-где измазанном краской.

– Познакомься, Хлю, это моя сестра, – добродушно прогудел за его спиной гориллоид. – В этом доме её все зовут Большая Берта.

Вышеназванная между тем подняла субтильного Иннота высоко в воздух, к своему лицу, и запечатлела на его зажмуренной физиономии самый смачный поцелуй из всех, какие только Хлюпику доводилось видеть. Приятель жалобно пискнул и покорился неизбежному…

– Не знал, что у тебя есть сестра… Она тоже каюкерша? – шёпотом осведомился смоукер у Громилы.

– Нет, что ты! – расхохотался тот. – Берта у нас настоящий талант, гордость семьи! Она художник-литограф.

– Это как?

– Литография – это рисунок на камне, известняке, – пояснил обезьянец. – С одного рисунка можносделать много оттисков. Да ты её сам поспрашивай, не стесняйся: она всё объяснит.

Растрёпанного Иннота между тем поставили на пол, и внимание Большой Берты переключилось на Хлюпика.

– Значит, ты и есть тот цыплёнок, из-за которого заварилось столько каши? – радостно спросила она. – Духи предков, худенький-то какой! Ну, давай я тебя тоже поцелую, раз такие дела!