Нунций ахнул, схватил монету и долго ее разглядывал, вертя так и сяк.

– Монета старая и ничего не стоит. – Томас нетерпеливо забрал у него из рук монету. – Это шутка, обман.

Нунций покачал головой.

– Какое ребячество! – раздраженно проговорил он.

– Вы знаете, куда он поехал? – Томас наклонился к нунцию и пристально смотрел на него.

– До того как мы расстались, он несколько раз упомянул усадьбу Хорттен. – Но ведь он мог и изменить свое решение…

– Нет! – Томас снова сел и поглядел на сгущавшиеся за окном кареты сумерки. – Нет, вскоре мы это узнаем.

Когда кучер свернул налево и поехал к Хорттену, из-за деревьев на востоке проглянула луна. Она уже покидала линию горизонта, но еще цеплялась за него, как большой приклеившийся круг сыра. На дворе усадьбы у двери хлева стоял хозяин, вокруг роились мухи, у него из шеи текла кровь.

Мы с Томасом выпрыгнули из остановившейся кареты и в страхе бросились к нему.

– Что случилось? – удивился он.

Мы не отрывали глаз от его кафтана, от крови, наконец я узнал этот кафтан, в нем хозяин обычно резал скот.

– Я уже зарезал его, – сказал хозяин и с ухмылкой показал нам нож. – Вот, собирался свежевать.

– Кого? – хрипло спросил Томас.

– Бычка, – объяснил хозяин. – Как вы и просили.

– Мы, просили?

– Ну да… – Хозяин растерялся. – Так сказал этот чертов юнкер. Сказал, что вы собираетесь что-то отпраздновать и хотите, чтобы я зарезал бычка и чтобы вы могли завтра устроить праздник. – Голос хозяина выдал его смятение – посоленная говядина должна была провялиться не меньше двух-трех лет, чтобы она годилась для праздничного угощения.

– Он так и сказал… праздник? – ничего не понимая, переспросил я.

– Где он? – Томас огляделся по сторонам.

– Куда-то уехал. Сказал, что вернется поздно. – Хозяин схватился за живот. – Вот живот прихватило. Это газы. – Он выпустил газы и облегченно вздохнул.

– Вы пили с ним что-нибудь до того, как он уехал?

– Нет… Ничего. А что?..

Мы не стали ждать и оба бросились в дом. Остановившись в дверях кухни, мы ее оглядели.

– Вода! – крикнул Томас.

– Разведенная сыворотка, – предположил я и показал на неполное ведерко.

Томас схватил ведерко, выбежал во двор и выплеснул сыворотку на землю.

– Это еще зачем? – Хозяин ничего не понимал.

– Боюсь, он отравил эту сыворотку, – выдохнул Томас и потряс ведерко, выливая на камни последние капли.

– Нет, – сказал хозяин.

– Вы бы ничего и не заметили, вкус остался бы прежним, но…

– Нет, – упрямо повторил хозяин. – Я разбавил эту сыворотку уже после того, как он уехал.

Томас медленно поднял голову, отдал ведерко хозяину и ушел. Прибежала кошка и начала лизать вылитую сыворотку, она довольно урчала.

Когда Томас вернулся, мы распределили, кто где будет спать. Фрёкен Сара и Герберт накрывали на стол, а Томас, помощник судьи и я обсуждали наши дальнейшие действия. Нунций ушел в предоставленную ему комнату для гостей, чтобы отдохнуть или помолиться. А может, чтобы привести в порядок свой нос и свое достоинство, сильно пострадавшие за этот день.

– Как думаешь, где сейчас этот юнкер? – спросил у меня Томас.

– Где угодно, – ответил я, глядя в темноту. – Мог спрятаться где-нибудь по соседству, в лесу Хорттена, например, или в лесу вокруг озера Бёрре. А может, и на островах. Как бы то ни было, а до рассвета найти его будет трудно.

– А лунный свет? – сказал помощник судьи.

– Луна почти все время закрыта облаками, – сказал Томас. – Мне было трудно найти дорогу обратно в дом, а ведь я только спустился к воде…

– Может быть, он уехал в Холместранд? – предположил помощник судьи. – А уже оттуда вернется в Данию?

– Мне это тоже приходило в голову, – сказал я. – Но почему он тогда сделал такой большой крюк? Мог бы поехать прямо на север в Холместранд, не заезжая на полуостров Хорттен.

– Я не знаком с окрестностями Бёрре, – сказал помощник судьи. – Где находятся острова и другие места, о которых вы говорили?

– Господин Хорттен, не могли бы вы начертить нам карту этой местности? – попросил Томас.

Я достал письменные принадлежности и сделал простой и понятный рисунок.

– Вот здесь находится усадьба Хорттен. – Я показал на рисунок. – А здесь и здесь леса Хорттена, да, собственно, весь полуостров зарос лесом, не считая полей, которые вы сами видели. А тут, вокруг бухты, разбросаны усадьбы и хозяйства арендаторов. – Я снова показал на рисунок и написал несколько названий. – Не думаю, что он скрылся на каком-нибудь острове, – сказал я. – Не похоже, чтобы он в море чувствовал себя как дома, и я никогда не видел, чтобы он греб.

– А разве он был похож на человека, способного кого-нибудь отравить? – ехидно спросил Томас.

– Утром мы сможем узнать, не пропала ли какая-нибудь лодка, – сказал помощник судьи.

– Интересно, что он теперь намерен делать? – Томас в раздражении дергал себя за бороду. – Ждет, что рядом с ним окажется кто-нибудь из нас? И кого это он собирался убить, меня? – Он покачал головой. – Нет, зачем ему я? Он меня не знает. А скажите, господин Петтер, нунций встречался здесь с кем-нибудь, пока вы жили в усадьбе?

Я пожал плечами. По-моему, нет.

Помощник судьи попросил меня сходить к нунцию и узнать у него. Томас поддержал его.

Нунций стоял на коленях перед постелью, глубоко погруженный в молитву. Распятие и портрет Папы стояли возле подушки. Свеча, горевшая на табурете рядом с постелью, бросала мерцающий свет на его согнутую фигуру. Он даже стал как будто меньше ростом, и его облик больше не излучал силы, властности и уверенности в себе, казалось, он страдает от боли и тяжести грехов. Пальцы быстро перебирали четки, а губы беззвучно шевелились, словно от внутренних рыданий. Глаза были закрыты, думаю, он меня даже не видел.

Я тихо кашлянул. Молитва продолжалась. Я кашлянул еще раз, уже громче, и царапнул ногой по песчаному полу.

Он продолжал молиться, однако тело его напряглось и пальцы задвигались медленнее.

– Ваше Высокопреосвященство, – тихо позвал я. – Мне необходимо с вами поговорить.

Четки медленно прекратили свое движение. Рот закрылся, и глаза приковались к распятию.

– Ваше Высокопреосвященство, нам необходимо знать, с кем вы встречались в этих местах. Мы опасаемся, что юнкер Стиг убьет того человека, с которым вы здесь разговаривали.