Зыбин заулыбался, увидев Настеньку на руках Тернового невредимой, но напуганной, впрочем, это уже не суть важно. Не без удовольствия он «ласкал» словами арестованных:

– Сударыня, вашу красоту увековечить надобно… через повешение, однако боюсь, к даме вашего положения суд отнесется милосердно. Но каторгу обещаю-с. А ваш путь, господа, закончится на виселице, я так полагаю.

– Милостивый государь! – бухнулся на колени сухощавый похититель. – Я все скажу, все! Будет ли мне снисхождение за правду?

– Ну, поглядим, что расскажешь. Только не сейчас, устал я, братец.

Мишель разрешил Сергею вернуть скакуна, которого ему дала графиня, когда он отоспится. Надо же парню на чем-то домой добраться, тем более что девушка долго лежала связанная, кровь у нее застоялась, не пешком же ей идти. Сергей усадил Настеньку впереди, ехали с Прохором шагом, встречая рассвет и наполняясь покоем, ведь ничто так не радует, как уверенность в будущем.

– Истинно клянусь, всего пять девиц умыкнули, – вечером того же дня разговорился сухощавый похититель. – Господин Бакенрот вовсе не господин, он представлялся им, а сам каторжанин. Однажды дохтур при ем помер в гостиничном дворе, он его доку€мент забрал себе, так и стал дохтуром. С мадам Нинель познакомился недавно, от нее узнал про венгерскую графиню и заверил: мол, насчет красоты – не знаю-с, а болезни страшные лечат кровью юных дев. Да болезни-то у нее и не было, болезнь в голове засела, а Бакенрот якобы находил у ней признаки маменькиной болезни, она и решила на себе испробовать это средство. Бакенрот требовал деньжищ за кажную девку видимо-невидимо…

– Почему выбор пал на этих девушек, а не на других? – поинтересовалась Марго. Ее лишили ночных приключений, но допросы она не пропустила.

– Так ведь они сироты, – пояснил похититель. – Кто искать-то их будет? Вся беда в том, что пригожих сирот, да чтоб молоды были, и непременное условие – девственность, не столь много оказалось в городе. Что ни сирота – то смотреть боязно, аль она под опекой, аль немолода, аль еще какой изъян имела. А Бакенрот заверял для убедительности, будто лечат тока пригожие девицы, мы с ног сбились в поисках… Десяток нашли едва-едва, а не всех удалось взять, пятерых тока. И с Настасьей осечка вышла, забрали ее у нас. Опосля этого решено было из города ехать, а тут она в магазине появилась, одна домой возвращалась… Деда ее он тоже того… нарочно выманил из дому-с. Эх, жадность Бакенрота подвела.

Зыбин, про себя удивляясь человеческой подлости, алчности и жестокости, внешне своего отношения не показывал, напротив, он был сама любезность. Иногда Марго казалось, что он чересчур добр, даже как будто проникся сочувствием к этому жалкому человечку, чего не скажешь о ней.

– Ну, а что за сеанс проводил Бакенрот? – спросил Зыбин, подняв со стола, на котором лежали его ладони, один палец для писаря, мол, пиши слово в слово.

Похититель заботился о себе, поэтому сначала уточнил:

– Я на ем не присутствовал, мое дело лошадьми править. Девиц приводили на экзекуцию в подвал по суседству с тем, где их содержали-с. Служанка мадам Нинели проверяла, девственная ли она, чтоб обману не было. На экзекуции девицу держали, а Бакенрот резал ей руку. Ох, как оне кричали-с… наверху было слышно. Кровь в ведро стекала, пока девка не помрет. Мадам Нинель ложилась на лавку… э… в чем мать родила, а служанка обмазывала всю ее свежей кровью-с. Так лежала она с полчаса, опосля мыли ее там же в корыте.

Тщедушного, жалкого человечка, вызывавшего у Марго брезгливость, увели. Может, правосудие и пощадит его в какой-то мере, но она бы не пощадила. Не учла б графиня его раскаяния, а он раскаивался искренно и страстно; не пожалела б его седины, а он уже близок был к старости; не смягчило б ее сердце и то, что он только крал девушек, а не убивал. Да, не убивал, но знал об этом, помогал и получал грошовую награду.

Однако это ничтожество никак не сравненить с Нинель, которая по своему предназначению должна была бы если не дарить жизнь, то хотя бы беречь! Она вошла гордо, казалось, крах не сломил ее. Марго, скромно сидевшая в углу позади Зыбина, не слушала допрос, ее интересовала Нинель – что это, кто это, почему? Она следила за чертами ее лица, они были непроницаемы и скорбны, следила за ее глазами, но они поражали тусклостью, только руки в перчатках, сцепленные в замок, выдавали напряжение. И вдруг на какой-то вопрос Зыбина, который Марго даже не услышала, Нинель ответила дрогнувшим голосом, который и заставил графиню очнуться:

– Я… я очень боюсь смерти. – Она прикрыла веки, между ее бровей пролегла страдальческая складка. – Да, боюсь. Это так ужасно, мучительно…

В голосе Зыбина прозвучали новые нотки, да и в лице появилось нечто новое, Марго ощутила в нем мужскую мощь, хотя произнес он тихо:

– Вам положено бояться, бога-то в душе вашей нет, да и души не имеете. Бойтесь, сударыня, бойтесь.

Марго не выдержала, воскликнув:

– Вы боитесь смерти и жаждете жить, а девушки? Они были прекрасны и молоды, они так же хотели жить, им страшно и мучительно было умирать.

Тут-то Марго и увидела истинную Нинель:

– Да как вы смеете ставить вровень меня и этих девок? Это быдло, скот. Они предназначены служить нам, что у них есть, их жизнь принадлежит нам. Когда на вашей тарелке лежит мясо, разве вы думаете, как его добыли? Видите кровь, которую пролили? Вы едите мясо, с удовольствием едите. Это одно и то же.

Когда ее увели, Марго не могла отделаться от впечатления, что дух этой страшной женщины остался в кабинете, он давил на нее. Долгая пауза дрожала в воздухе, только перо писаря громко скрипело по бумаге. И Зыбин был шокирован, оттого молчал, но вот он с трудом повернул свой корпус:

– Чего приуныли, ваше сиятельство?

– В себя не могу прийти… Тем не менее еще пять девушек, предназначенные в тарелку этой ведьме, живы, четыре из них и не подозревают, какая над ними висела угроза. – Марго посмотрела на Зыбина с дочерней любовью и улыбнулась. – Благодаря вам.

– Полноте, сударыня, дело-то не умом расследовано. Цепь случайностей. Ежели б вашему брату не приглянулась сестра Медьери, вы не узнали бы о венгерской графине. Не встретил бы случайно господин Терновой Настасью, не полюбил бы ее, не вернулся бы за ней и не спас от смерти, да не пришел бы в полицию – мы нашли бы барышню мертвой и до сих пор искали б убийц. Случайности… Но кто их послал нам в помощь? А девиц захоронили безымянными-с… м-да.

Илларион утром поздно поднялся сам не свой, мрачный… аж страшно. Не брился, только три ведра воды на голову вылил. Маменька полотенце приготовила, но сын не взял его к колодцу, а когда вернулся, она накинула его на голову мальчика и давай вытирать, ласково приговаривая.

– Не трогайте меня, маменька, – увернулся он. – У меня горе.

– Батюшки мои, это ж какое такое горе? Со службы прогнали?

– Нет-с. Сережка-ирод отбил у меня Настеньку, невесту мою себе забрал.

– А… – протянула понимающе маменька, постукивая пальцами по нижней губе. – Так это та самая…