Эбби не верила своим ушам. Постояв некоторое время молча, она покорно поплелась в купе. Заняв свое место, женщина сняла шляпу и перчатки.

Внешне она вела себя, как обычно, но внутри у нее что-то оборвалось, умерло. Сердце ее кровоточило. Душа скорбела. Ее последняя надежда не оправдалась. Впереди ее ждала встреча с дедушкой и длинные, бесконечные годы бессмысленной жизни.

Бесконечные, пустые годы. Наблюдая за Эбби, Таннер думал о том же. Ему страстно хотелось окликнуть ее и объяснить, что он чувствует на самом деле. Она заставила его пожелать того, о чем он даже никогда не задумывался: семья, любовь единственной женщины… Но он не сможет убежать от своего прошлого, как она не сможет избежать своего будущего.

Таннер не сомневался, что Хоган подыщет ей подходящего муженька. А он, Таннер, может, тоже подберет себе подругу жизни… когда ему удастся забыть Эбби.

Но вряд ли.

Виллард Хоган оказался в точности таким, как его представляла себе Эбби. На вокзал за внучкой он прислал роскошный экипаж приятного каштанового цвета, обитый черной в золотую полоску материей. Экипаж был запряжен четырьмя великолепной стати конями, хвосты и гривы которых были заплетены в косички.

Потом Эбби познакомилась с домом. Дорожка, выложенная мелким гравием, по обе стороны которой по мере продвижения открывались глазу изумительные законченные пейзажи — японский садик с пагодой, тропическая деревня рядом с настоящим водопадом, миниатюрный средневековый замок, окруженный рвом, — привела их к строению, которое Эбби могла определить одним словом — поразительное. Если дом может быть одновременно расползающимся во все стороны и рвущимся башнями к небу, то это был именно такой дом. По верху трехэтажного здания из грубого, необработанного гранита бежал ряд слуховых окон, похожих на бойницы средневекового замка. Эбби выглянула из окошечка экипажа, и ей показалось, что высота входных дверей превышает два человеческих роста. Если бы не клумбы, разбитые вдоль фасада здания, Эбби приняла бы дом дедушки за государственное учреждение, может быть, даже за тюрьму, но за человеческое жилье — никогда. Тем не менее строение было домом. Ее домом. А вычурно одетый мужчина, стоящий поодаль толпы ротозеев, должно быть, был ее дедушкой.

Экипаж остановился. Слуга, облаченный в ливрею изысканного синего цвета, открыв дверцу, подставил маленькую раздвижную лесенку, чтобы Эбби было удобнее спускаться. Красная ковровая дорожка бежала от кареты к парадному входу. Эбби с трудом подавила приступ смеха.

Таннер не преувеличивал: дедушка был богат, как царь Мидас. Но если он намеревался покорить ее своим богатством, то просчитался.

Подобрав юбки, Эбби оперлась на руку слуги и сделала первый шаг. На Таннера она даже не оглянулась. Всю дорогу он трясся на козлах рядом с возницей и теперь, без сомнения, наслаждался любопытным зрелищем воссоединения семьи, которое сам же и организовал. Все свое внимание Эбби сосредоточила на плешивом человеке с густыми усами и бакенбардами, который буравил ее глазами.

К великому облегчению, он держался от нее на расстоянии вытянутой руки. Эбби была не в настроении демонстрировать родственные чувства, которых она не испытывала, но и его испытующий недовольный взгляд ей было вынести нелегко.

— Я ожидал увидеть девочку помладше.

— Тогда пусть нанятый вами человек вернет меня обратно, а взамен доставит кого-нибудь другого, помоложе, — фыркнула Эбби.

Услышав ее дерзкий ответ, слуги и прочие любопытные, казалось, затаили дыхание. У Хогана от изумления брови поползли на лоб. Но через секунду он громогласно расхохотался, поразив Эбби и всех окружающих:

— Ха-ха-ха! Должно быть, это и правда моя внучка. Приятную внешность она унаследовала от матери, упрямство от отца, а от меня — быстрый ум и острый язык. — И прежде, чем Эбби смогла удержать его, он заключил ее в объятия.

Потом началась неразбериха. Эбби представили множеству слуг, провели через бесконечное число комнат и зачитали нескончаемый список дел на ближайшую неделю. Все смешалось в голове у несчастной молодой женщины, кроме одного; от дедушки пахло табаком и мятными лепешками. К этому она не могла остаться равнодушной: ее мама больше всех ароматов любила запах мяты. Может быть, она унаследовала это пристрастие от дедушки? А отец Эбби курил трубку. Оба запала совершили то, что ничему и никому другому было не под силу. На богатство Эбби было наплевать, но Виллард Хоган был ниточкой, связывающей ее с родителями. Дедушка был единственным родным ей человеком. Эбби прерывисто вздохнула.

— Мне нужно побыть одной, — прошептала она на ухо экономке, которая, следуя за Эбби тенью, поддерживала ее под левый локоть, в то время как под правый поддерживал дедушка.

— Да, мисс. — Женщина, чье имя Эбби забыла сразу же, как только услышала, проворно завела ее в первую же комнату, мимо которой они проходили.

— Миссис Стрикланд? Миссис Стрикланд! — запротестовал мистер Хоган, пытаясь войти за ними. — Я хотел показать своей внучке залу для балов, ведь мы собирались устроить прием для знатных людей Чикаго.

— Она едва не падает в обморок от усталости, — прошептала маленькая жилистая женщина. — Хорошенький это будет прием!

Эбби еще ни разу в жизни не падала в обморок, но в качестве предлога для отдыха этот был ничуть не хуже других. Присев на позолоченную скамью, украшенную скульптурным изображением дельфинов и покрытую чехлом из материи, затканной лилиями, Эбби приложила кончики пальцев к вискам.

— Ну, хорошо, — мистер Хоган нерешительно покусывал губу, изучающе глядя на Эбби. Миссис Стриклак птичьим взглядом смотрела то на молодую женщину, то на своего хозяина и, наконец, остановила взор на Вилларде Хогане с выражением, которое удивило Эбби. Дедушка, видимо, никогда в жизни не проявлял нерешительности.

Должно быть, это новое чувство и повергло в изумление экономку. Царя над всем и всеми, он наверняка имел собственное мнение по любому поводу. Может быть, именно это вынудило ее маму долгие годы избегать родственных отношений с ним.

— Не думаю, чтобы я смогла принять участие в многолюдном приеме на этой неделе, — твердо сказала Эбби, наблюдая за реакцией дедушки, и, когда он, насупив брови, собрался запротестовать, добавила: — Не могли бы вы проводить меня в мою комнату? Пожалуйста.

— Сюда, пожалуйста, — сказала экономка, указывая на дверь, противоположную той, откуда они вошли.

Эбби встала и пожелала спокойной ночи дедушке, стиснувшему зубы. После этого на его поросшей волосами щеке она запечатлела застенчивый поцелуй.

Эбби была уже у дверей, когда услышала нетвердый голос потрясенного мистера Хогана:

— Спокойной ночи, дорогая!

Когда дворецкий ввел Таннера в комнату к Вилларду Хогану, последний пребывал в глубоком раздумье. Его насупленные брови спускались едва ли не к подбородку, отчего все лицо казалось поросшим густыми седыми волосами. Не в привычках нелюбезного Хогана было принимать посетителей в таких светлых и веселеньких помещениях, каким была маленькая утренняя гостиная. Старик предпочитал проводить деловые встречи в солидном кабинете, стены которого были увешаны вырезками из газет, вставленными в рамочки. В этих вырезках с восторгом рассказывалось о каждом из многочисленных финансовых предприятий Хогана. Сама обстановка помогала коварному Вилларду Хогану поставить на место любого посетителя, воображающего, что у него есть преимущество перед стариком-финансистом.