href="ch2-281.xhtml#id227" class="a">[281] — возразила госпожа Бувийон, удерживая его; — но вы знаете сами, что двое, запершись наедине, могут делать что хотят, и о них могут подумать что угодно.

— Но о таких людях, как вы, не могут плохо думать, — ответил Дестен.

— Я не это хочу сказать, — сказала госпожа Бувийон; — но трудно уберечься от злословия.

— Но надо, чтобы оно имело хоть какое основание, — ответил Дестен; — что же касается вас и меня, то хорошо известно, что мало соответствия между бедным комедиантом и женщиной вашего положения... Итак, — продолжал он, — вам угодно, чтобы я открыл дверь?

— Я не это хотела сказать, — сказала Бувийон и, подойдя к дверям, заперла их на задвижку; — потому что, — прибавила она, — могут и не заметить, заперта она или нет; заперта — так заперта; лучше, если она не откроется, пока мы не захотим.

И сделав, как она говорила, она приблизила к Дестену свое жирное, сильно разгоряченное лицо и маленькие сверкающие глазки и дала ему понять, каким образом он может прославиться в поединке, на который она действительно намерена была его вызвать.

Чувственная толстуха сняла платок с шеи и представила глазам Дестена (что доставило ему не большое удовольствие) по крайней мере десять фунтов грудины, то есть третью часть своих грудей, — остальное было по равному весу под ее двумя подмышками. Дурное намерение заставило ее покраснеть (потому что бесстыдницы тоже краснеют); ее грудь покраснела не меньше, чем лицо, а то и другое издалека можно было принять за шапочку из багряницы.[282] Дестен покраснел тоже, но от стыдливости, а не от того, от чего покраснела госпожа Бувийон, у которой ее больше не было, и от чего именно — я вам предоставляю догадываться. Она закричала, что у нее ползет что-то по спине, и стала возиться в своем уборе, как будто чувствовала зуд, и просила засунуть туда руку. Бедный малый сделал это Дрожа, а в это время госпожа Бувийон щекотала ему бок сквозь прорез в рубахе и спрашивала, не боится ли он щекотки. Надо было или сражаться, или сдаваться, когда услыхали, что Раготен колотит руками и ногами в дверь, как будто хочет ее выломать, и просит Дестена открыть ему скорее. Дестен вытащил руку из-за потной спины госпожи Бувийон, чтобы итти открыть Раготену, производившему все еще дьявольский шум, и хотел пройти в узкий проход между ею и столом и не задеть ее, но зацепился за что-то ногой и споткнулся, ударившись головой о скамью так сильно, что некоторое время был без памяти. Госпожа Бувийон тем временем поспешно накинула на шею платок и пошла открыть неистовому Раготену, который в это же время изо всех сил толкнул дверь с другой стороны и так сильно стукнул ею по лицу бедную даму, что сплющил ей нос и посадил на лбу шишку с кулак величиной. Она закричала, как будто ее резали. А маленький глупец не мало перед нею извинялся, подпрыгивал и повторял: «Мадемуазель Анжелика здесь!», что чуть не рассердил Дестена, который звал как только мог служанку госпожи Бувийон на помощь ее барыне, чего та не могла услыхать из-за шума, производимого Раготеном. Наконец служанка принесла воды и чистую салфетку. Дестен вместе с ней поправили как могли ущерб, нанесенный ушибленной дверью бедной даме. Каково бы ни было нетерпение Дестена знать, правду ли сказал Раготен, он не последовал своему желанию и не оставил госпожи Бувийон, пока она не обмыла и не вытерла лицо и не завязала шишку на лбу, — он лишь называл часто Раготена безрассудным, а тот, несмотря на это, не переставал тащить его, чтобы он шел туда, куда тот хотел его повести.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

наименее занимательная в этой книге

То была правда, что мадемуазель Анжелика приехала в сопровождении слуги Леандра. Этот слуга был достаточно умен, чтобы умолчать, что Леандр — его господин, и мадемуазель Анжелика очень удивилась, увидев его так хорошо одетым, и из хитрости сделала то, что Ранкюн и Олив сделали по доброте. Леандр спросил у мадемуазель Анжелики и у своего слуги, которого он выдал за своего друга, где и как он ее нашел, когда вошел Раготен, ведя Дестена, как победитель, или, скорее, таща его за собою, потому что тот шел недостаточно быстро для горячего характера Раготена. Дестен и Анжелика обнялись с большим выражением дружбы и с той нежностью, какую испытывают влюбленные после долгой разлуки, когда, не надеясь более увидеться, они неожиданно встретятся. Леандр и она ласкали друг друга только глазами, которые говорили очень много, хотя они и мало смотрели друг на друга, оставляя прочее до первой встречи наедине.

Между тем слуга Леандра начал свое повествование и сказал своему господину, как будто говорил своему другу, что, после того как он оставил его, чтобы следовать за похитителями Анжелики, о чем тот его просил, он не покидал их из виду до ночлега, а на следующий день — до какого-то леса, при въезде в который он очень удивился, найдя там мадемуазель Анжелику одну, пешком и горько плакавшую. И прибавил, что, когда сказал ей, что он друг Леандра и что по его просьбе он следовал за ней, она утешилась и заклинала его отвезти ее скорее в Манс или к Леандру, если он знает, где тот находится.

— Мадемуазель Анжелика, — продолжал он, — сама вам расскажет, почему похитившие ее оставили ее: так как я не осмелился расспрашивать, видя ее столь огорченной, пока мы ехали с нею вместе, и часто даже боялся, как бы от рыданий она не задохнулась.

Даже менее любопытные из присутствовавших проявляли крайнее нетерпение знать от мадемуазель Анжелики о приключении, которое им казалось столь странным: ибо что можно вообразить об увезенной с таким насилием девушке и отпущенной или оставленной так легко и без всякого насилия ее похитителей? Мадемуазель Анжелика просила, чтобы ей дали что-нибудь, на чем бы она могла лечь; но гостиница была переполнена, и добрый кюре велел ей приготовить комнату у его сестры, которая жила в соседнем доме и была вдовой одного из самых богатых арендаторов провинции. Анжелике не столько был нужен сон, сколько отдых, — почему Дестен и Леандр пошли к ней тотчас же, как узнали, что она уже в постели. Хотя она и была довольна тем, что Дестен был поверенным их любви, она