– Да он и мухи не обидит, – ухмыльнулся Райделл.

Саблетт вернулся в гостиную, взглянул на бегущее по экрану изображение, вздохнул и выключил телевизор.

– Ты знаешь, Берри, а ведь мне запретили выходить из трейлера.

– С чего это?

– Нечто вроде карантина. Я же апостат, а ну как кого-нибудь заражу.

Он примостился на краешке кресла.

– Мне-то казалось, что у тебя с этой дурью покончено, – заметил Райделл.

– Понимаешь, – окончательно смутился Саблетт, – она же больная, уход нужен, вот я и сказал им, что раскаялся, а то бы ведь не пустили. Сказал, что буду медитировать над этим ящиком, и все такие дела. Укрепляться в вере. А потом, – он нервно побарабанил длинными бледными пальцами, – потом они засекли меня с этим «Видеодромом». А ты сам, Райделл, ты видел когда-нибудь Дебору Харри?

Он на мгновение оживился, но тут же вздохнул и поник.

– Как тебя засекли?

– Они могут подключаться и проверять, кто что смотрит.

– Кстати, давно хочу спросить. Чего это вашим на месте не сиделось? Что им в Калифорнии – лучше, что ли?

– Спроси чего полегче, – пожал плечами Саблетт. – Думаю, это как-то там связано с налоговыми заморочками преподобного Фаллона. Последнее время он ни о чем, кроме них, и не думает. А у тебя-то как, Берри? Выгорело что-нибудь с работой?

– Нет, – криво усмехнулся Райделл, – не выгорело.

– Расскажешь? Нет, если это секрет или ты не хочешь…

Райделл рассказал.

– Эта сволота, он же и печку прострелил, – пожаловался Райделл.

Им предстояло ночевать в Ар-Ви, по ту сторону забора.

– Мне нравится твой приятель, – сказала Шеветта.

– Мне тоже.

– Нет, я в том смысле, что он ведь и вправду беспокоится, как у тебя все будет.

– Занимай кровать, – сказал Райделл. – А я устроюсь в кабине.

– Там же и стекла нет. Замерзнешь.

– Ничего, выживу как-нибудь.

– Ложись и ты в спальне, нам же не впервые. Ложись.

Он перекатился на правый бок, чуть не упал с кровати и проснулся. Темно. И никаких звуков, кроме ровного дыхания Шеветты. И скрип кожи – это она пошевелилась под своей гиппопотамовой курткой.

Слушая длинный – и довольно сумбурный – рассказ, Саблетт кивал, время от времени вставлял вопросы; в его зеркальных глазах плавали крошечные отражения Райделла и Шеветты, сидевших бок о бок на диванчике. Потом, когда слушать было уже нечего, он негромко присвистнул и сказал:

– Вот теперь-то, Берри, ты и вправду влип. Крупно влип.

Да уж, не поспоришь.

Он выпростал руку из-под живота и осторожно, чтобы не разбудить Шеветту, ощупал задний карман. Здесь, в бумажнике, лежат все какие есть деньги. Других не предвидится. Деньги и визитная карточка Веллингтона Ма. Вернее сказать, то, что от нее осталось: последний раз, когда он смотрел, кварцевая пластинка была расколота на три куска.

– Крупно влип, – сказал он темноте.

Чуть слышно скрипнула кожа, звякнула молния, и Шеветта прижалась к его спине. И даже не проснулась, судя по дыханию. И хорошо, что не проснулась.

Он лежал и думал, и прошел, может быть, час, и у него начала вырисовываться эта идея. Самая бредовая изо всех, когда-либо приходивших ему в голову.

– Да, кстати, дружок твой этот, Лоуэлл…

Кухня в Дорином трейлере была микроскопическая, двоим и не повернуться.

– А что Лоуэлл?

– Ты знаешь его телефонный номер?

Шеветта запила кукурузные хлопья молоком, только что приготовленным из порошка. Гнусная жидкость, словно мел разболтанный, но Дора другого не держит. Все Саблетт с его аллергией.

– Знаю, ну и что?

– Да вот решил я с ним поболтать.

– О чем?

– Об одном деле, в котором он мог бы мне помочь.

– Лоуэлл? Тоже мне, помощничка нашел, да он на всех кладет с прибором.

– Зачем спорить? – пожал плечами Райделл. – Вот поговорю с ним, и сразу все выяснится.

– Если ты скажешь ему, где мы находимся, или Лоуэлл сам отследит наши координаты по сотовой сети, он нас сдаст. Если, конечно, поймет, что нас можно сдать, что за нами охотятся.

– Почему?

– А вот такое он говно.

Но в конце концов Райделл получил от нее и телефонный аппарат, и номер.

– Лоуэлл?

– Кто это? Какого хрена…

– Привет, Лоуэлл, ну как там твое драгоценное здоровье?

– Кто дал тебе…

– Только не надо вешать трубку.

– Слушай, ты, зае…

– Полиция Сан-Франциско, отдел расследования убийств.

Пауза. Было слышно, как Лоуэлл глубоко затягивается сигаретой.

– Так что ты там сказал?

– Я сказал, где работает Орловский. Здоровенный мудила со здоровенным шпалером, который вломился тогда в бар. А потом еще свет потух, да ты же помнишь. Я сидел у стойки, беседовал с Билли Говнилой, а потом передвинулся к вам поближе.

Пауза. На этот раз Лоуэлл затянулся послабее.

– Слушай, я не понимаю, чего ты…

– А ты и не обязан ничего понимать. Ты можешь просто взять и повесить трубку. А потом можешь смело вешаться сам, на ближайшем крюке. Ведь ты же видел, как Орловский пришел туда за девушкой, верно? А ему это не понравится. Он же пришел туда не от полиции, а сам от себя, как частное лицо, если только эту жопу с ушами можно назвать лицом. А Орловский, надо тебе сказать, офицер очень серьезный. Серьезный, как рак матки.

Пауза. Без затяжек.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Не понимаешь, так слушай. Слушай внимательно, и ты все прекрасно поймешь. Я скажу Орловскому, что ты его видел. Дам ему твой номер – и твой, и этого бритоголового. Скажу, что вы треплетесь о нем направо и налево. И знаешь, Лоуэлл, что он тогда сделает? Он найдет тебя и пристрелит. И никто ему не помешает. Убойный отдел – это тебе не шуточки. А потом он сам же и займется поисками твоего убийцы, не знаю уж точно, найдет или нет. Серьезный мужик, этого у него не отнимешь.

Лоуэлл закашлялся. Прочистил горло. Сплюнул.

– Это ведь шутка, да?

– А чего же ты не смеешься?

– О'кей, – сдался Лоуэлл, – будем считать, что все на полном серьезе. Ну и что тогда? Чего ты от меня хочешь?

– Говорят, ты знаешь людей, которые всякое там умеют. С компьютерами и со всяким там.

Щелкнула зажигалка, Лоуэлл раскуривал новую сигарету.