Однако повод для опасений оставался все равно. Любая ошибка, любой недосмотр мог привести к разоблачению.

В качестве запасного плана Шелли предложила версию о том, что Рон задумал самоубийство – якобы из-за расставания с Гэри. Сказала Дэйву, что, когда незадолго до его смерти перевязывала Рону ноги в ванной, тот заметил в приоткрытом аптечном шкафчике ее лекарства.

А еще, по ее словам, она кое-что нашла в одной из хозяйственных построек.

– Вот это лежало в курятнике.

Шелли держала в руке два оранжевых флакона из-под таблеток.

– Наверняка это Рон их взял.

Дэйв не стал подробно рассматривать флаконы. То, что говорила Шелли, было не лишено смысла. Рон ходил понурый. Несколько раз угрожал покончить с собой. Дэйв вспомнил, как Рону передали запретительный ордер на контакты с матерью и насколько это его потрясло. Тогда он тоже хотел наложить на себя руки. И сам говорил Дэйву, что предпочел бы умереть – так всем будет только легче.

– Да, я в этом уверен, – сказал тогда Рон.

Этого не может быть. Только не снова. Осознание того, что Шелли проделывает с Тори то же самое, что со старшими сестрами Нотек, потрясло Сэми до глубины души. Они с Тори проговорили почти до рассвета. Их разговор напоминал страшную игру в «угадайку»: что творилось в их доме раньше и что творится сейчас. Они то плакали, то приходили в ярость. То отчаянно сожалели.

И боялись. Очень боялись.

Больше всего Сэми страшил один вопрос. Она много думала о Роне – о том, что он якобы нашел где-то новую работу, хотя в последний раз, когда она его видела, он выглядел настолько слабым, что вряд ли был способен делать хоть что-нибудь.

– А как Рон? – спросила она наконец.

Тори не требовались слова, чтобы ответить. Выражение ее лица сказало Сэми все, что она хотела знать.

– Думаю, он мертв, – пробормотала сестра. – Думаю, мама сделала что-то и с ним тоже.

От этого обе они снова разрыдались. Сэми накрыла волна эмоций. Она вспоминала их с матерью телефонные разговоры в последнее время. В прошлые две недели Шелли звонила гораздо чаще. Один раз упомянула, что Рон ищет работу где-нибудь в другом городе.

– Кажется, в Уинлоке, – сказала она. – В трейлерном парке. Мы очень хотим, чтобы он получил это место. Ты тоже молись за это. Молись, чтобы его взяли.

Что-то в словах матери показалось Сэми странным. Когда она разговаривала с сестрой, Тори сказала, что Рон живет в доме Мака и помогает готовить его к продаже.

– Пора ему снова стать самостоятельным, – говорила Шелли.

– Да, пожалуй, – согласилась с ней Сэми, не зная, что еще сказать. При их последней встрече Рон показался ей развалиной. Он совершенно точно не мог куда-то уехать в одиночку и выжить там.

Сэми винила себя за бездействие. Она видела, что у Рона большие проблемы. Замечала тревожные сигналы. Но из соображений собственного благополучия предпочла не обращать на них внимания. Она погрузилась в пучину лжи – без спасательного жилета. И болталась по волнам, пока ее не утащило на дно.

Чтобы утопить.

Сэми собралась с духом. Был третий час ночи.

– Мы должны сказать Никки, – решила она.

Никто не ждет хороших новостей, когда телефон звонит в такое время. Это наверняка автокатастрофа. Или сердечный приступ. Трагедия, которая не может ждать до утра.

Никки сняла трубку.

Все оказалось еще хуже, чем она думала.

Сэми рассказала, что Шелли продолжает свои издевательства. Поведала обо всем, чего они раньше не знали. Как мать запирала Тори в собачьем вольере и поливала из шланга. Заставляла раздеваться догола. Лишала пищи. И о Роне Вудворте.

– Она то же самое делала с Кэти, Никки!

– Я не знаю, как нам теперь быть, – отвечала сестра.

Она жила в совершенно другом мире с тех пор, как уехала из Реймонда и впервые заявила в полицию на мать – это было ровно два года назад, в начале июня 2001 года. Никки обрела счастье. У нее появился мужчина, которого она любила. Она не хотела раскачивать лодку, поднимая вопрос о том, что натворила их мать.

– Мы должны забрать у нее Тори, – сказала Сэми.

Никки знала, что Сэми права, хотя заявление в полицию до сих пор не дало никаких результатов. Никки ни за что не стала бы сама действовать против отца с матерью, сознавая, на какую изощренную месть они способны. Ее мать замучила подругу до смерти и лгала о ее исчезновении. Она вовлекла Никки в свой заговор и заставила семью Кэти поверить, что та колесит по стране с каким-то Рокки. Принуждала ее голой валяться в грязи. Дэйв Нотек был ничуть не лучше. Он бросил кирпич в витрину кафе, чтобы Никки уволили с работы. Преследовал ее в Беллингеме. Дэйв был Гиммлером при ее матери-Гитлере и слепо подчинялся любым ее приказам.

– В прошлый раз это не помогло, – сказала Никки.

Сэми понимала, что сестра права. Понимала, что, если они пойдут наперекор родителям, их жизнь превратится в ад. Вопросы возникнут ко всем членам семьи. Люди станут спрашивать, почему они не обратились в полицию раньше. Как вообще могли с этим жить?

Сэми сделала глубокий вдох.

– Может, Тори как-то сможет продержаться? Ну как мы с тобой?

Никки не была в этом уверена, хотя с учетом всех обстоятельств предпочла согласиться, что это самый лучший вариант. Сестры постарались убедить себя, что с девочкой все будет в порядке.

– Ей четырнадцать, – продолжала Сэми. – Осталось каких-то пару лет.

– Я знаю. Она справится.

– Справится.

– Но если нет, Никки… Если она не сможет, нам придется ее оттуда забрать, – сказала Сэми.

Никки согласилась, а потом вдруг заговорила о Шейне.

Сэми поверила в историю о том, что Шейн сбежал, хоть они его почти и не искали.

– Мама что-то сделала с Шейном, Сэми, – настаивала Никки.

О Шейне старшие сестры Нотек говорили только шепотом. Они вспоминали тот скворечник, который он якобы оставил их матери вместе с прощальным письмом.

Никки всегда высказывалась скептически:

– Шейн ни за что не оставил бы ей ни записку, ни скворечник, – говорила она. – Он ненавидел ее всей душой.

– Может быть, Никки, – возражала Сэми, – но мама никогда всерьез не причиняла вреда ни одной из нас. А Шейн же был нашим братом!

Повесив телефонную трубку, Сэми вернулась к Тори.

– Мы должны решить, как будет лучше, – сказала она. – Ты как, сможешь дать нам время, может, немного переждать? Через четыре года тебе исполнится восемнадцать.

Тори сказала, что тоже хочет, чтобы всем было хорошо, но ее переполнял праведный гнев. Больше всего ей хотелось, чтобы мать поплатилась за все, что сделала с ними.