class="p1">Он небрежно оттолкнул Алексея Павловича и пошел.

— Стой! — крикнул Алексей Павлович.

— Тебе еще? — с готовностью обернулся детина.

— Ты Витек?

— Ну, Витек…

— Тогда Витьку — Витьково! — определил Алексей Павлович.

И так врезал детине в челюсть, что тот гулко припечатал землю крепким задом. Но он не огорчился, а, напротив, одобрительно заржал:

— Ого, старичок, еще может! — И начал приподниматься. — Ну счас я тя угроблю…

— Сидеть, гад!

Алексей Павлович — грозный и чумазый — навис над Витьком.

— Ты че? Че? — струсил детина.

— Угробит он меня… Ты и так уж троих угробил!

— Каких троих?!

— Себя, жену и ребенка в бутылке паршивой утопил! Ух, гад!

Он яростно замахнулся. Витек трусливо отъехал по земле на плотной заднице.

— Ты че, сдвинутый? Безумный, да?

— Это у тебя все водяра сожрала — ум, душу, совесть… Отелло вонючее! Чем из кустов подглядывать, к дочке бы зашел. Ждет ведь дочка тебя… козла!

Алексей Павлович снова замахнулся. Витек испуганно втянул голову в плечи. Алексей Павлович только сплюнул и пошагал прочь.

А дома шел «совет в Филях». С фотографий, веером разложенных на столе, глядели женщины, которым журналы мод отводят небольшие разделы с уклончивым наименованием «возраст элегантности». Люся комментировала кандидатуры, Паша разглядывал фотографии, а шустрый Семен Ильич бегал вокруг стола и бросал через плечо косые взгляды и ехидные реплики.

— Вот, — говорила Люся тоном ярмарочного зазывалы, — Нина Петровна, подруга моей мамы, очень милая женщина, начитанная…

— У Леши своя библиотека — все подписки! — вставил Семен Ильич.

— А это, — продолжала, не реагируя на него, Люся, — Ася Даниловна — главбух из моего музучилища. Готовит — пальчики оближешь!

— А Леша в еде не переборчив! — опять влез Семен Ильич.

Но Люся вновь не среагировала, продолжила:

— А вот Роза Борисовна, она на пенсии, но вышла рано — как балерина. Очень интеллигентная женщина.

— Оказывается, батя дефицитный жених, — ухмыльнулся Паша.

— Ярмарка невест! — не выдержал Семен Ильич. — Только не поедет Лешка на эту ярмарку, ни в жизнь не поедет!

— Семен Ильич, опять? — возмутилась Люся. — Вам дорога судьба вашего друга?

— Дорога! Потому и протестую. Захочет жениться — сам себе невесту найдет!

— Этот кошмар мы уже видели в ресторане! — отрезала Люся.

Семен Ильич надулся. Люся сменила тон:

— Семен Ильич, миленький, мы же договорились: это не в загс, а просто в гости. Не понравится — не надо. А вдруг?..

— Вдруг, вдруг, — проворчал, отходя, Семен Ильич. — Что я, Лешку не знаю…

— Именно потому, что знаете как никто другой, я и прошу, с учетом вкуса вашего друга, оценить достоинства и недостатки… э-э… претенденток.

Семен Ильич немедля изрек афоризм:

— Бели вы хотите узнать о недостатках женщины, скажите что-нибудь хорошее о ней ее лучшей подруге!

Паша засмеялся. Люся сказала строго:

— Не будем отвлекаться! — и подсунула фотографию женщины с гордо посаженной головой и высокой седой прической. — Я лично склоняюсь к Юлии Васильевне… Ваше мнение?

Семен Ильич склонился над фотографией и отшатнулся.

— Хуже всех! Она похожа на нашу с Лешкой классную руководительницу!

— Бо-оже, о чем вы! — простонала Люся. — Главное — она прекрасная хозяйка, тактична, скромна в быту…

— Люсь, — сказал Паша, — я чего-то не пойму, ты отцу жену ищешь или себе соседку по кухне подбираешь?

— И соседку тоже! Между прочим, от того, как ладят женщины на кухне, зависит и ваша мужская жизнь.

— Так-то оно так, — согласился Семен Ильич. — Но все равно не пройдут у вас с Лешкой эти смотрины.

— Какие смотрины — именины! У папы день рождения, я приглашаю старшую подругу, а ваша задача только подготовить друга к этой… случайной встрече.

— А я? — напомнил Паша.

— А ты…

Люся задумалась. Возможно, самым верным, с практической точки зрения, был бы ответ: а ты здесь вообще ни при чем! Но, согласитесь, отсутствие Паши на дне рождения Алексея Павловича было бы, мягко говоря, необъяснимым. И Люся все же нашла применение мужу:

— А ты в разговорах за столом будешь ненавязчиво создавать образ своего отца.

— Какой образ?

— Привлекательный, конечно! Да такой, какой он и есть: умница, труженик, не пьет, не курит, характер спокойный, большой аккуратист…

Лица Семена Ильича и Паши странно вытянулись. Люся осеклась на полуслове и обернулась. На пороге стоял Алексей Павлович в сорочке с оторванным воротником, всклокоченный и перемазанный глиной.

В комнате стало тихо-тихо. Так подозрительно тихо, что из своей комнаты удивленно выглянул Лешка.

— Дед пришел! — обрадовался он. — Чай будем пи…

Но тоже утих, разглядев деда.

— Па-апа! — наконец прошептала Люся. — Что случилось?!

— Подрался, — весело отвечал Алексей Павлович.

— Как… подрались? Из-за чего?

— Ну из-за чего дерутся? — горделиво усмехнулся Алексей Павлович. — Само собой, из-за женщины!

Ночью деду с внуком не спалось. Они молча глядели в потолок, лежа в своей комнате.

Комната эта стала для них своей в результате долгой миграции населения квартиры. И двигателем этой миграции был Лешка. В розовом младенчестве он, естественно, почивал в коляске или в кроватке посреди родительской спальни. А едва выбравшись из собственного ложа, он перекочевал в кровать к маме Люсе. Засыпал, только уткнувшись носиком в ее теплое плечо. Поначалу это было трогательно до слез. Потом стало до слез неудобно: Лешка подрос, и они с мамой полночи ворочались, мешая друг другу. Тогда ему отдали кровать папы Паши, вытурив последнего из спальни на диванчик в гостиной. Там он и ютился, пока Лешка рос, ходил в первый класс, становился октябренком, готовился в пионеры… Но все эти годы он оставался маменькиным сыночком и ни за что не засыпал, пока мама не убаюкает его или хотя бы не полежит рядышком. А уж если он просыпался среди ночи, то непременно перелезал в мамину постель. Потом он вновь засыпал, и мама — пока был еще маленьким — возвращала его на кровать, а когда подрос, сама перебиралась в его постель. И утром он долго хлопал глазками, не соображая, как они с мамой поменялись местами.

Мама Люся, чуть-чуть сердясь, но больше млея от такой сыновней привязанности, утверждала, что он так и не будет засыпать без нее до дня собственной свадьбы. Но положение изменилось несколько раньше. В десять лет Лешка стал пионером и вдруг ощутил в себе определенную взрослость, а возможно, уже и некоторую мужественность, несовместимую со званием «маменькиного сыночка». И он самочинно избрал местом своей ночевки диван чик в гостиной. А папа Паша, намявший на этом маловатом для него ложе бока, радостно вернулся в супружескую спальню.

Некоторое время Лешка проживал на диванчике, но затем место там все чаще стала занимать бабушка