Остальное происходило, как обычно, но теплее и душевнее: «Полковник Осипенко, представляюсь по случаю…» Знакомое уже щемящее чувство потери чего-то близкого и дорогого не проходило даже после «усугубления» горячительных напитков. Четыре года назад я здесь никого не знал, и название гарнизона мне ни о чём не говорило. Более того, я отказывался ехать сюда, в «огородно-дачную» бригаду, и просил командующего доверить любой боевой полк, что для меня было более привычно и знакомо. А сегодня бригада одна из первых не только по оценке командования ВДВ, но и в рейтинге выпускников военных учебных заведений, попасть сюда престижно и непросто, конкурс, однако. В гарнизоне все и всё знакомо до боли и я уже с ревностью думаю, что будет здесь без меня — сохранит ли новый комбриг прекрасный коллектив, традиции и авторитет бригады. Шёл нормальный застольный разговор — тосты, пожелания, а у меня последний аккорд «Прощания славянки» продолжал звучать, и тихим, немного грустным колокольчиком воспоминаний бередил душу.

Мы русские. Русские не продают.

(Слова из песни)

Его звали Мило. Стройный, гибкий, русоволосый с сильной проседью, он выглядел моложе своих лет и здорово стоял на воротах. Со своими «цыганами» — почему-то так он называл своих чернявых друзей — уже который раз дерёт нас, футбольную команду Русбата, в дыр-дыр, как школяров. Если бы бомбардиров считали по системе «гол плюс пас» он, безусловно, был бы лучшим, потому что с его пасов, умных и неожиданных, нам и заколотили почти всё! А что он творил в «рамке». С двух метров не пробьёшь!

А пару лет назад его практически безжизненное тело хорваты отдали жене, чтобы не выла и сама похоронила. После захвата их деревни хорваты всех мужчин- сербов скрутили проволокой и побросали в рефрижератор, в котором, отъехав на край деревни, и расстреляли из пулемётов. На глазах у жён и матерей. Когда стали выгружать в наскоро вырытую траншею в овраге, Мило, пробитый пулей в четырёх местах, ещё подавал признаки жизни. Его, залитого своей и чужой кровью, прибежавшая жена накрыла своим телом и не позволила добить. Она, обезумевшая от горя, стала бы ещё одной жертвой, но кто-то из деревенских женщин крикнул:

— Не трогайте, она русская!

Хорватский каратель, уже направивший на них автомат, отшатнулся и посмотрел на своего командира.

— Да чёрт с ней, пусть забирает. Всё одно подохнет, собака…

Жена — украинка из Киева, но для югославов она была русская. Как же — «профессОрка», учила их детей русскому языку! Когда Мило привёз её в деревню, ему на работе сразу сказали:

— Не добре. Ты — грузчик, жена — «профессОрка». Будешь помощником начальника производства.

Он выучился и начальника заменил. Это было тогда. Сейчас надо было выживать.

Что стоило женщине-чужестранке, оказавшейся в кровавом месиве, выходить и поднять на ноги мужа, знала она одна. Да на руках ещё двое малолетних детей. Теперь вот он — Мило — стоит в воротах, из пушки не пробьёшь…

После матча приглашает к себе домой пообедать. Добротный дом, хорошая мебель, современная электроника, но не оставляет ощущение какой-то неосновательности, что ли. Может быть, это отсутствие множества мелочей, которые отличают домашнюю комнату от гостиничного номера и чемоданы, которые не спрятаны куда-то в кладовку, а стоят прямо в комнате, под рукой. Дети тоже не по-детски внимательно смотрят на гостей. Кто вы, с чем пожаловали? Потом как бы оттаяли, сказали пару слов по-русски и убежали по своим неотложным делам. Щедрый стол, много разнообразно приготовленного мяса, обжигающая чорба, зелень. Выпили сливовицы, закусили и потекли рассказы — разговоры…

— Как мы жили до войны! Все праздники вместе. Сначала католическую пасху, потом православную. Потом все вместе мусульманский праздник отмечали. А свадьбы всей деревней три дня гуляли! Нет праздников, есть выходные. В каждой деревне стадион, вы видели, — неспешно рассказывает Мило.

— Да, уж, поля — Лужники отдыхают, — подтвердил я.

— Так вот, каждую субботу — спортивные соревнования или футбол. У деревенской команды своя форма, раздевалка и даже свой маленький музей со всеми кубками, таблицами, фотографиями. После футбола все болельщики по разным улицам домой. В каждом дворе жёны накрывают столы — вино, ракия, брынза, паршют (копченое мясо), зелень, фрукты. Виноград гроздьями свисает прямо над столами. Подходят по одному, группами, садятся, обсуждают матч, празднуют, песни поют, переходят от одного дома к другому. Подворья богатые, утопают в зелени. Вино мерили тоннами, ракию (сливовую водку) сотнями литров. Аппарат по её перегонке был оборудован на телеге, кочевал по графику от двора ко двору — общедеревенское достояние. Каждому хозяину было лестно похвалиться именно своим произведением — пришло больше болельщиков, значит, оценили, соответственно и уважение.

— Видел я ваши деревни. Они похожи на наши элитные посёлки — добротные двух- трёхэтажные дома со всеми удобствами. Что меня поразило — даже подсобные помещения и сараи оборудованы по евростандарту.

— То так. Мы же пока дом строим, живём в этом сарае, поэтому оборудовали по-людски.

— Слушай, это же дорого построить такой дом.

— Во-первых, государство здорово помогало: участок, коммуникации, стройматериалы, льготные ссуды. Во-вторых, проблем с работой не знали. Югославский паспорт был самый дорогой в мире, позволял в 101 страну ездить безвизово, многие мужчины работали и очень хорошо зарабатывали по всему миру. В-третьих, говорю же, очень дружно жили — соседей просить не надо, чем могли, приходили и помогали…

— Так чего же вам не хватало? — вырвалось у меня.

— То не нам, — произнёс Мило, и словно тень набежала на его открытое лицо.

Я понял всю бестактность своего вопроса, когда жена Мило сделала незаметно для него жест, показывающий, что нужно оставить эту тему. Однако перевести разговор на рыбалку мне не удалось.

— Так было, — тихо продолжил Мило, — а потом какая-то злая сила стала внушать людям, что никакие мы не югославы, а сербы, словенцы, македонцы, хорваты, албанцы и — что ещё более страшно — что между католиками, православными и мусульманами нет и не может быть ничего общего и что жить нам не то, что в одной деревне, в одном государстве невозможно. Мы сначала читали газеты, слушали агитаторов и смеялись. Потом всем стало не до смеха…

— Всё, всё! — вновь вмешалась хозяйка. — Мило, заканчивай политинформацию. Здраво, гости дорогие!

Мы выпили и в тот день больше к этой теме не возвращались.

Но мне довелось в течение полутора лет жизни и работы на этой израненной земле познавать хронологию, а, главное, методологию югославского конфликта — из самых различных источников, да и на своей шкуре, а позже наблюдал развитие и продолжение конфликта уже из России.

Не сразу народы Югославии вцепились в глотки друг друга. Сначала стали подниматься из небытия, сниматься с пыльных полок заплесневелые обиды, а если не находились, то культивировались, провоцировались и появлялись новые обиды-претензии. Взращивались они профессионально, кропотливо, тщательно и упорно. И вот уже заурядный бытовой конфликт возведён в ранг межэтнической и религиозной розни. «Свободная пресса» раздувала конфликты до вселенских масштабов. Сначала шли разборки на бытовом уровне, но вмешалась армия.