— Я встретил вчера своего давнего знакомого. Невероятно интересная личность! — говорит на следующий день утром Хамид с кружкой крепкого горького чая в руке.

— Может, объяснишь, при чем тут я? — спрашивает обиженно Марыся.

— Любимая…

— Объясни, почему я ни с кем не встречаюсь, а?

— Здесь, к сожалению, царит жуткая половая дискриминация. Что я могу поделать?

— Ты просто не знаешь тех, кто ходит на вечеринки с женами! Ты точно такой же, как и эта банда традиционалистов, или еще хуже, раз прикидываешься кем-то другим.

— Окей, ты права, но сейчас прошу, дай мне кое-что рассказать. Я потолковал вчера с парнем, который женат на польке, а сам учился в Варшаве. — Хамид стреляет словами, как из пистолета, чтобы его не перебили.

— Угу. — Марыся присаживается с краю и со сжатыми губами смотрит на мужа. — И что с того?

— Может, пригласим их к нам?

— Его жена была на этой попойке, а я не могла?

— Она сейчас как раз с дочерью в Польше, поэтому… В конце концов, любимая моя, никто это не планировал. Так вышло. У кого-то возникла мысль, кто-то другой сделал пару звонков, ну и… — Он повышает голос и ластится, как кот. — Извини. Устроим ужин у нас, ты напьешься — и будем квиты, — говорит с улыбкой Хамид.

Желая задобрить разобиженную жену, Хамид молниеносно все организует. Предлагает даже свою помощь в закупке продуктов и готовке. Марыся по-прежнему немного дуется, хотя рада, что познакомится с людьми из Европы. Может, соотечественница без огласки поможет ей найти специалиста по лечению бесплодия? Мысль о невозможности иметь детей начала все чаще прогонять ее сон. Но что приготовить, чтобы угостить людей, которые наверняка тоскуют по отчизне и признают только европейскую кухню? Марыся не очень любит готовить, но если уж готовит, то только ливийские блюда. Она побаивается, что они не понравятся участникам пиршества.

— Пусть благодарят Бога за Интернет, — говорит она себе, после того как находит страничку с рецептами разных стран.

— Томатный суп, — переводит она с польского и смотрит на картинку, вспоминая, как любимая бабушка даже через еду пробовала направить ее в сторону Польши.

— Котлеты из свиной грудинки… откуда я возьму свинину? — размышляет она вслух. — Я должна что-то придумать…

— Приветствую, приветствую! — Хамид провожает в салон приглашенных супругов.

— О, я хренею! — говорит по-польски тридцатилетняя женщина, оглядываясь вокруг, а хозяева не понимают, хвалит она или критикует.

— На красивом словянском языке это значит «Как красиво!» Только поляки так реагируют, — смеется симпатичный темнокожий палестинец. — Англичане говорят wonderfull, немцы — wunderbar, россияне — как прекрасно, а эти… немного иначе.

— Ну, неплохо, неплохо… — Маленькая женщина при первой встрече здоровается, троекратно целует Марысю в щеки и представляется: — Я Кинга.

Хамид выбрал из домашнего бара лучшие спиртные напитки, поэтому гости довольны.

— Где же ты купил «Реми мартини»? — спрашивает Амир.

— На Kingdom Compound. Там большой выбор алкоголя, на любой вкус, — гордо отвечает хозяин.

— Но и цены запредельные. Хорошо, что мне пациенты приносят бутылки.

— Ты уже давно здесь? — начинает банальную беседу Кинга.

— Мы можем говорить по-английски? — Марыся не в дай бог, чтобы слово, да и вообще у нее нет желания разговаривать на этом скрипучем языке.

— Я не понимаю этих женщин! Выходят замуж за иностранцев и сразу забывают свой язык! — бесится соотечественница. — Посмотри на Амира и нашу дочку! У них словарный запас больше, чем у некоторых поляков.

Они прерывают милую беседу, и атмосфера заметно накаляется.

— Моя жена родилась в Польше, но еще ребенком выехала в Ливию, — рассказывает за Марысю Хамид, потому что молодая женщина с трудом сдерживает слезы. — В последний раз она видела мать, когда ей было семь лет, и с той поры даже не слышала родного языка, не говоря уже о том, чтобы беседовать на нем. Она воспитывалась в арабской семье.

— Sorry, не знала. — Кинга опускает глаза и краснеет как рак.

А ее муж, если бы мог, убил бы ее взглядом.

— Моя супруга — это такой маленький танк, — шутит Амир, стараясь разрулить неловкую ситуацию. — Что в голове, то и на языке.

— Это даже хорошо, — тихо говорит Марыся. — Я люблю искренних людей, хотя иногда общение с ними бывает болезненным.

С этого момента воцаряется тишина, беседа вообще не клеится. Слышны только позвякивание столовых приборов и прихлебывание вина, которым все стараются расслабиться.

— А что с твоей родственницей в Йемене, кажется, ее Лейлой зовут? — нарушает вдруг тишину Амир, обращаясь к Марысе. — Я вживлял ей волосы и помню, что отпускал комплименты. Эта девушка может быть очень красивой, но ей еще нужно приехать на пересадку кожи лица. Не понимаю, почему она до сих пор не появилась.

— Наверное, уже утратила интерес, — банально отвечает Марыся, но ком встает у нее в горле.

— А что? Нашла себе мужа и ей уже все равно? — доктор грубовато смеется. — В конце концов, ожоговые шрамы не передаются по наследству, правда?

— Она погибла от взрыва в лагере для беженцев, куда мы поехали как волонтеры.

На этом визит и заканчивается — как хозяева, так и гости надеются, что еще долго не увидят друг друга, а может, вообще никогда в жизни.

Марыся окончательно бросает пить противозачаточные таблетки, ежедневно занимается сексом с Хамидом, но, несмотря на это, у нее регулярно идут месячные. С кем бы на эту тему поговорить, к кому обратиться? Знакомство с исключительно вредной соотечественницей ничего не дало. А посвящать мужа в столь интимные проблемы ей не хочется. Что касается членов саудовской семьи Хамида, то им она тем более не может довериться, поскольку хорошо знает, как это бывает в арабских домах: ей тотчас начнут перемывать кости. А Исра? Нет! Марыся вспоминает устроенный ею девичник и сразу отметает эту идею: ее проблема тут же стала бы горячей темой для сплетен! Марыся чувствует себя очень одинокой и потерянной. Несмотря на золотой кокон, в которм она живет, богатство и роскошь, которыми окружил ее муж, она не может найти себя в этой стране. Саудовская Аравия настолько иная, настолько консервативная и категоричная, что у молодой женщины возникает ощущение, будто на ее шее затягивается невидимая петля. У нее нет возможности самой пройтись по магазинам, а потом заскочить в кондитерскую выпить кофе или в ресторан, чтобы съесть пиццу, потому что на нее может напасть мутавва и спросить, где она потеряла своего опекуна. Если бы она была с подругой или с приятельницей, сопровождающей кучу детей, то было бы еще терпимо, но одной — невозможно, такой вариант отпадает. В больших городах выделены секции для синглов, то есть одиноких мужчин, и для семей, но одинокую женщину не впустяти туда. Маленькие бистро предназначены только для мужчин. Когда ей хочется полакомиться шаурмой, она не может войти в заведение, так как все саудовские самцы сомлели бы от одного ее вида, поэтому Марыся должна просить водителя, чтобы тот купил ее сам. Потом, конечно, она может съесть шаурму в автомобиле. Нечего даже мечтать, чтобы побегать по очень красивым местам для прогулок или паркам: она сразу же возбудит интерес полиции нравов. Кроме того, очень тяжело гулять по спирающей дыхание жаре, давящей пыли и к тому же в длинной, до земли, абае, не говоря о беге трусцой. Правда, ей довелось увидеть пару сумасшедших саудовских энтузиасток-спортсменок. Ну а самое плохое — это то, что со своей светлой кожей и светлыми волосами она сразу выделяется в толпе и возбуждает нездоровый интерес. Марыся даже начала носить черный хиджаб и прикрывать вьющуюся непослушную копну шалью, не желая отличаться от окружающих ее женщин. У Марыси нет настоящей подруги, поддерживающей, доброжелательной семьи. Пустыня! Она чувствует, что почва уходит у нее из-под ног, она тонет и дольше этого не выдержит.