Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джиджи страдает параноидальной шизофренией. Голоса в ее голове говорят ей, что все хотят ее убить. Гаспар имеет тяжелое биполярное расстройство и клиническую депрессию. Он шесть раз пытался покончить жизнь самоубийством, прежде чем попал сюда.
Сегодня он просто смотрит на стену, время от времени бормоча в перерывах между похотливыми криками Джиджи.
Распорядок дня в психиатрическом центре регулируется жестким расписанием. После завтрака и часа отдыха я должна быть на группе общения. Это время, когда все пациенты собираются вместе, чтобы обсудить такие захватывающие темы, как строгая политика не прикасаться, кто украл (вставить нужное) из чужой комнаты, почему Форрест Гамп — переоцененный фильм, и качество еды, которая, по мнению всех, воняет.
После этого волнения наступает время обеда. Затем индивидуальная беседа с моим психиатром, чтобы оценить, как я чувствую себя, сплю, какаю и так далее, и не хочу ли я покончить с собой в данный момент. Если нужно, вносятся коррективы в прием лекарств. Затем измеряют мои жизненные показатели, и я иду в группу с социальными работниками, где обычно дремлю в кресле, пока все остальные говорят о том, как бороться с негативными мыслями. Кто-то всегда плачет.
Затем рекреационная терапия, образовательная группа, час посещения, ужин, тихий час и отбой. Рутина никогда не меняется.
Поэтому представьте мое удивление, когда после всего десяти минут, проведенных у окна, Эрнест снова появляется, чтобы отвести меня к доктору Шевалье.
— Почему он хочет меня видеть?
— Ты думаешь, мне кто-то что-то говорит? Я просто работаю здесь, дорогая.
Мы проходим мимо группы мужчин, играющих в шахматы. Один из них кричит мне — Битлджус! — Я машу рукой и улыбаюсь, потому что мне нравился этот фильм.
Когда мы прибываем в офис Эдмонда, он сидит за своим большим дубовым столом, изучая бумаги из открытой манильской папки. Он поднимает глаза и говорит: — Ах.
Я не знаю почему, но это звучит зловеще.
Эрнест ставит мой стул перед столом Эдмонда, а затем выходит, закрыв за собой дверь кабинета. Сложив руки над бумагами, которые он обдумывал, Эдмонд молча смотрит на меня.
Через минуту я не выдерживаю. — Как дела, док?
Он улыбается. — Мне будет не хватать твоего чувства юмора, Оливия.
Я поднимаю брови. — Вы уже планируете мои похороны?
— Ты едешь домой.
Такое чувство, будто над моей головой только что взорвалась атомная бомба. Я не могу дышать. Я ничего не вижу. Мои органы сморщиваются и умирают. — Домой?
— К мужу. Не смотри так шокировано. Ты знала, что этот день придет.
— Нет, я могу честно сказать, что понятия не имела, что этот день наступит!
Эдмонд выглядит так, будто пытается удержаться, чтобы не закатить глаза. — Мы много говорили о твоем возвращении в общество на наших сессиях.
— Я имела в виду, что не знала, что этот день наступит сегодня!
Он собирает бумаги и постукивает ими по столу, чтобы расправить, а затем аккуратно кладет их обратно в папку. Он закрывает папку и кладет на нее сложенные руки, что является его пассивно-агрессивным способом сказать мне, что дело решено.
Не все люди такие прямые, как мой воображаемый Джеймс. Если бы у меня были руки, я бы разорвала эту папку на куски и разбросала бы, как конфетти, по комнате.
Эдмонд говорит: — Давай поговорим о том, почему ты расстроена.
— Для начала, ты знаешь, что Крис навестил меня только раз. И ты знаешь, как хорошо это прошло. А теперь я должна жить с ним?
— Я говорил с ним много раз, в том числе и сегодня. Он очень хочет, чтобы ты вернулась домой.
У каждого есть признаки, когда он лжет: шаткие глаза, беспокойные руки, играющие с волосами. Эдмонд дергает свой галстук-бабочку.
Я смотрю, как он нервно регулирует его, а потом смотрю на свои кривые руки, лежащие на моих коленях, как мертвые голуби. — Кто там обо мне позаботится? Я знаю, что не он.
— Мы помогли ему найти круглосуточный домашний уход от замечательной компании, которая специализируется на пациентах с БАС.
— Круглосуточный уход? Звучит дорого.
— Это покрывается комбинацией Medicare и полисом, включенным в его рабочую страховку.
Крис — механик, как я вспомнила после его первого визита. Это честная работа, и зарплата приличная, но он не является владельцем мастерской, и у него нет амбиций продвигаться вверх.
Я также помнила, что у него был роман с грудастой двадцатилетней секретаршей из магазина и что он планировал меня бросить.
Но это было до того, как мне поставили диагноз БАС — диагноз, который появился через несколько месяцев после смерти Эмми.
Я игнорировала постоянные подергивания в мышцах правого бедра, онемение ног, которое то появлялось, то исчезало, и то, что я время от времени роняла ручку или спотыкалась. Но во время расследования аварии, когда полиция исключила опьянение как возможную причину того, что я не успела затормозить, я случайно вспомнила, что в тот день меня беспокоила нога. Она покалывала, а потом онемела.
Я не успела вовремя затормозить.
Удар, который я почувствовала, был большим металлическим задним бампером, который ударил Эмми. От первого удара ее отбросило на несколько футов назад на подъездную дорогу. Если бы я остановилась сразу, она была бы в безопасности, но я нащупывала тормоза достаточно долго, чтобы перевернуть ее...
И остановилась прямо сверху.
Эдмонд нежно говорит: — Оливия.
Я поднимаю взгляд. Он выглядит страдающим, таким скорбным и сочувствующим. Мне становится жаль его. Он так старается. Он действительно хочет мне помочь. Но какую помощь можно предложить матери, которая убила собственного ребенка?
В аду есть особое место для таких людей, как я. И я прямо здесь, в нем.
— Ты все еще можешь иметь качественную жизнь, — тихо говорит он. — Возможно, у тебя еще есть годы...
Мой смех резкий и горький. — Не дай Бог.
— Ты можешь восстановить отношения со своим мужем.
Я смеюсь. — С мужчиной, который не бросил меня только потому, что не хотел, чтобы люди считали его полным мудаком, потому что он бросил свою умирающую жену? Да, это сомнительно.
— Ты могла бы стать вдохновением для других в твоей ситуации.
Я вздыхаю, закрывая глаза. — Я - поучительная история, Эдмонд. А не вдохновение.
— Ты могла бы написать книгу.
Книгу? Я всегда
