— Но ведь Птолемей хотел, чтобы этого человека сюда привезли, причем хотел так сильно, что послал вас за ним, — возразил Клейтелий. — И с Эвбеи все время продолжают прибывать люди Полемея: сегодня пришли еще два судна. А Птолемей обычно знает, что делает.

— Обычно — да, — согласился Соклей. — Но если он не будет присматривать за тем, что затевает его новый союзник, то, значит, правитель Египта не такой смышленый, как все о нем говорят. Он…

Соклей замолчал, потому что вошли двое рабов, чтобы убрать блюда после ужина и подмести пол. А ведь рабы вполне могли оказаться шпионами.

Приход рабов вспугнул и галку; щит выпал из ее клюва и звякнул о лестницу в клетке.

— Чак! — крикнула она, расправляя крылья. — Чака-ча-ка-чак!

— Все в порядке, глупая птица, — сказал Клейтелий.

Галка успокоилась, стоило рабам уйти, но завопила снова, когда они вернулись с вином, водой, чашей для смешивания и чашами для питья.

Соклей представил себе Полемея в образе птицы в клетке, только не галки. Уже скорее ястреб — острые когти, клюв и сверкающие глаза. И если бы его попытались выпустить на свободу, он наверняка первым делом вцепился бы прямо в лицо сокольничему.

Клейтелий зачерпнул для своих гостей немного неразбавленного вина, и Соклей, совершив возлияние в честь Диониса, почти машинально выпил.

Когда чашу с разбавленным, не слишком крепким вином пустили по кругу, Соклей постарался вернуться мыслями в андрон. Он не знал, что происходит сейчас в резиденции Птолемея и какой дом занял племянник Антигона. Не знал, но очень хотел бы знать.

Внезапно Соклей заметил, что родосский проксен внимательно смотрит на него.

— В последний раз, когда мы пили вместе, ты рассказывал о грифонах так, будто на днях видел одного из них, — сказал Клейтелий. — О каких еще загадочных вещах ты можешь нам поведать?

Менедем потихоньку захихикал.

— Вот, ты сам напросился.

— К воронам тебя, милый братец, — заявил Соклей, после чего его милый братец засмеялся уже в открытую.

Соклей подумал немного и сказал:

— Геродот пишет, что персидский царь послал нескольких финикийцев, чтобы те проплыли вокруг берегов Африки. Он пишет, что они заплыли так далеко на юг, что, когда обогнули Африку и повернули на восток, солнце светило им по левую руку.

— Это невозможно! — воскликнул проксен.

— Я тоже так считаю, — сказал Менедем, сделав глоток вина.

Он с обвиняющим видом указал пальцем на Соклея.

— Но держу пари, что ты в это веришь.

— Не знаю. Если это и в самом деле было, то случилось очень давно. А мы все знаем, как моряки любят придумывать всякие истории. Но выдумать такую странную вещь… Тут поневоле начнешь гадать — было это или нет.

— Стоит ли ломать голову над такой ерундой, — заметил Менедем.

— Это невозможно, — повторил Клейтелий. — Как подобное может быть?

— Если земля — шарообразная, а не плоская, как считает большинство людей… — Соклей попытался представить себе такое. Это удалось бы ему лучше, если бы он не пил вино в конце хлопотливого дня. Пожав плечами, юноша сдался. — Я не знаю.

Менедем опустошил чашу, поставил ее перед собой на стол и зевнул.

— Может, это из-за того, что мы ели мясо, — проговорил он. — Я уже осоловел.

— Я велел своим рабыням отправляться в ваши спальни, — сказал Клейтелий. — Если вы слишком хотите спать, чтобы наслаждаться их обществом, их всегда можно отослать обратно в женские комнаты.

— Мой дорогой! — воскликнул Менедем. — Я же не сказал, что мы уже мертвецы.

Он повернулся к Соклею.

— Верно?

Соклею хотелось только одного — спать. Но если бы он в этом признался, то выглядел бы менее мужественным, чем Менедем, а он не хотел, чтобы Клейтелий так о нем подумал.

И, что еще важнее, Соклей не хотел, чтобы о нем так подумал двоюродный брат — тогда его насмешкам не было бы конца.

— Надо надеяться, что мы не мертвецы! — сказал Соклей — сам он в глубине души надеялся лишь на то, что его голос звучит достаточно искренне, чтобы убедить собеседников.

Должно быть, ему это удалось, потому что родосский проксен снисходительно засмеялся и проговорил:

— Веселитесь, мальчики. Когда мне было столько же лет, сколько и вам, я тоже был сам не свой до женщин.

Он вздохнул; на него подействовало вино, хоть и хорошо разбавленное.

— К сожалению, теперь у меня уже не встает так часто, как раньше.

— Употребляй лук, — посоветовал Менедем. — И яйца.

— Мидий и мясо краба, — добавил Соклей.

— Я уже все перепробовал. — Клейтелий пожал плечами, чтобы показать, что все эти средства излечения его «господина» не дали никакого эффекта.

— Перец и крапивное семя, — предложил Соклей.

Проксен призадумался.

— Это стоит попробовать. Ведь эти средства согревают рот и живот, так почему бы им не согреть и моего шалуна? — Он назвал член общеизвестным прозвищем.

Посмотрев на Соклея и Менедема, Клейтелий сказал:

— Крапивное семя легко достать, но вот перец привозят издалека. Нет ли его на борту вашего акатоса, а?

— Хотел бы я, чтобы он у нас был. — Соклей взглянул на Менедема. — Перец, бальзам и прочие редкости привозят с Востока. Мы должны об этом подумать. Конечно, не в нынешний навигационный сезон, — поспешно добавил он, — а в следующий.

Его двоюродный брат засмеялся.

— Значит, ты не хочешь отплыть в Сидон или Библ завтра утром? Даже представить себе не могу — почему.

— Мы отправимся в Афины, — твердо проговорил Соклей. — Если, конечно, когда-нибудь найдем плотника.

Он встал и заявил:

— А сейчас я отправляюсь в постель.

Клейтелий проводил Менедема и Соклея до гостевых комнат.

— Спокойной ночи, — сказал он и загасил факелы, горевшие во дворе у фонтана, а один унес с собой.

Сразу стало темно, и Соклею пришлось нащупывать задвижку.

К его облегчению, в комнате горела лампа. Рабыня проксена в ожидании лежала на кровати.

— Радуйся, — сказала она, зевая. — Ты так долго был в андроне, что я чуть не уснула.

Соклею не хотелось извиняться перед рабыней, но не хотелось и ссориться с ней.

Пытаясь избежать того и другого, он спросил:

— Как настроение, Фестилис?

— Я уже сказала — мне хочется спать, — ответила та, но добавила: — Приятно, что ты вспомнил мое имя. — И улыбнулась.

Улыбка эта, вероятно, была всего лишь торгашеским ходом, однако все равно это было приятней хмурого лица.