Масса россиян не вписалась в новые отношения — не были готовы к этому, в отличие от жителей восточноевропейских соцстран. Ведь там коллективистское устройство существовало менее 45 лет, а не 75, как в России. К тому же оно было принесено извне страной, которая воспринималась теми народами как оккупант. Тут, кстати, снова хочется сказать: «О, люди!..» Не умеют мелкие нации изживать исторические обиды. Германия и Россия простили друг другу столь многое, а Польша, Чехия и Венгрия никогда и ничего не простят России. Будут еще век клеймить ее за тоталитаризм, плюя на очевидный факт, что от этого марксистского тоталитаризма никто не пострадал больше самих россиян. Впрочем, мы отвлеклись…

Так вот, о тех, кто не вписался… Они сегодня твердят, что вписываться было не во что, вокруг них в 1990-х было сплошное воровство и бандитизм. Да нет, как раз именно до начала 2000-х у большинства россиян были огромные возможности скакнуть сразу через десяток ступеней вверх по социальной лестнице.

Научные работники с грошовой при социализме зарплатой создавали собственные компании. На людей со знанием иностранных языков был невероятный спрос: девчонки из инязов и пединститутов, начав секретаршами при своих шефах-банкирах, года через четыре становились вице-президентами банков, причем вполне заслуженно. Они учились на ходу. Сначала набивали на компьютере платежки на английском языке, потом освоили аккредитивы, а по ходу дела изучили и бухгалтерский учет. Инженеры по наладке техники становились технологами заводов и акционерами. Люди, мало-мальски разбиравшиеся в финансах, мгновенно обучались финансовому менеджменту «по-западному», становясь вице-президентами по инвестициям…

Не вписались те, кто не сумел понять, как изменились и сферы деятельности, и общественный спрос на услуги. На обочине остались многие из тех, кто так успешно двигался по проложенным рельсам Совдепии. Потому что мир изменился, другие личностные качества стали нужны для достижения успеха. Закрылись привычные пути, открылись совсем новые. Далеко не все смогли адаптироваться к этим переменам. А главное — к свободе, с которой надо было что-то делать уже самим, и для многих это оказалось непосильной задачей.

Удобно повторять, что Ельцин якобы развалил страну и довел ее до дефолта 1998 года. Миф популярный, но все было немножко не так. С середины 1990-х в стране был скромный, но устойчивый экономический рост. Дефолт 1998 года закрыл для России внешние рынки капитала всего на два года. И кстати! В начале нулевых — уже «сытных» и «тучных» — нефть стоила всего 18-20 долларов за баррель. Ниже, чем во время кризиса 2015 года, от которого страна до сих пор не оправилась. Но никто не считал это катастрофой.

Страна развивалась. Набирала силу рыночная, конкурентная экономика. Шло накопление капитала. Всем, кто сумел найти свое место в системе новых отношений, частный капитал стал давать достаток — порой скромный, а порой гигантский. На дрожжах приватизации развивалась конкуренция, которую теперь отождествляют лишь со стрельбой и бандитизмом. В экономике даже еще в начале нулевых шли структурные реформы. В стране появились реальные хозяева, которые стали создавать рабочие места и питать народ деньгами на своих заводах, в своих офисах и банковских отделениях в захолустье. Капитанам бизнеса давали время нарастить мясо на кости тех замшелых активов, которые они приватизировали не лучшим образом.

Мясо наросло, пришло время открыть дверь конкуренции с остальным миром. Сказать: «Подхарчились, ребятки? Теперь давайте посоревнуйтесь! ЛУКОЙЛ — с Chevron, РУСАЛ — с Glencore. Кто больше, лучше и дешевле? От вашей конкуренции и зарплаты, и налоги — одна сплошная польза…»

Но новые кормчие свертывали реформы. А потом и вовсе решили — хлопотно, ну их к лешему. Раз народ так истосковался по порядку, будет ему порядок вместо рыночного произвола. Доходчиво и популярно…

А тайну первоначального накопления в России так никто людям и не раскрыл. Не закончился еще этот процесс. Обыватели, продолжающие считать себе ограбленными без всяких на то оснований, вообще в этой истории никого не волнуют. Генералам от власти, которым в свое время тоже осточертел Великий строй — сколько можно обогащаться тайком и ползучим темпом? — тоже хотелось приватизации, но совсем не такой, которая была на виду у обывателей. Какие, к лешему, ваучеры? Есть намного более эффективный инструмент, который напоказ выставлять совершенно нет нужды. Административный ресурс называется…

«Мы живем, под собою не чуя страны», — написал Мандельштам совсем по другому поводу — при «тараканище» земля, страна уходили из-под ног, жизнь висела в воздухе… Но в этих словах еще есть и наше «неощущение времени», которое унаследовали от дедов и прадедов наши современники. Мы не замечаем перемен, но они идут, пусть и медленно. За 27 лет страна стала другой, люди стали другими. Мы замечаем только, что деревня продолжает подыхать, но не видим, что по всей Центрально-Черноземной зоне страны растут агрокомплексы, расчистились поля, появились новые культуры, дороги стали вполне сносными. Мы не замечаем, что эти агрокомплексы сложили люди, которые когда-то были местной номенклатурой и сумели прибрать к рукам все стоящее в умиравших колхозах.

Процесс первоначального накопления ни на секунду не прекращался за эти годы. Когда через много лет его будут оценивать историки будущего, то вовсе не залоговые аукционы окажутся самой грязной его страницей. Ведь и сегодня в государственной собственности добра не перечесть. Аэрофлоты-Газпромы уже поминали, это у всех на слуху. Земля, которая приватизирована лишь местами, сотни тысяч ГУПов и МУПов, никому не подотчетных, — это же те самые средние предприятия, которые должны превратиться в крепкий частный Mittelstand — остов экономики любой передовой страны…

Едва ли люди в массе своей всерьез считают, что государственная собственность — штука и впрямь столь эффективная, что может дать народу достаток и защиту. Обыватель не дурак, знает, что государственная собственность нужна не для того, чтобы страна становилась сильнее, а для того, чтобы с нее кормились те, кто к этой собственности приставлен.

Коррупцию еще со времен Салтыкова-Щедрина причислили к врожденным свойствам российской натуры, что, конечно, полная чушь. Не бывает у народов врожденных черт, они — следствие, а не причина плохого общественного устройства, доказывал Милтон Фридман.

В странах по обе стороны Северной Атлантики людей грабили больше трех веков, пока шел процесс первоначального накопления, а капитал набирал силы. А потом самому капиталу потребовалась защита собственности — тут и возникло царство закона. И выросла культура, в которой присвоить чужое недопустимо. Заметьте, когда в Европе или Америке вскрывается — и нередко — коррупция, это касается, как правило, собственности государственной, а не частной. Кто будет красть у себя, тем более позволять другим это делать?

В России же мантра о сильном государстве рождала уверенность, что у этого государства красть можно постоянно и безнаказанно. В норму было возведено мздоимство за каждое чиновничье решение — от подорожной до урегулирования дел о наследстве. Дефицит Великого строя просто толкал на торговлю «через завмаг, товаровед и заднее крыльцо». Посмотрите недурной сериал «Дело гастронома № 1» — о директоре Елисеевского. Чтобы получать дефицит и чтобы удержаться на своей должности, надо было платить, платить и платить. Поставщикам, проверяющим, начальникам и их начальникам… По всей вертикали, вплоть до первых лиц страны.