— Как это — раздвоенность, — спросил он с трогательной наивностью.

— Ну, это такое ощущение, — как бы тебе пояснить, — когда ты не одна, а тебя две в одной. Понимаешь? Это называется раздвоение личности…

— Ну, а как же иначе? — воскликнул он, вздымая руки к небесам. — Ты называешь это раздвоением личности… Постараюсь не забыть…

— Послушай, Григорий… клянусь тебе, что с того момента, как я появилась на этом свете, я никогда не замышляла дурного, никогда его не желала никому и никогда ни с кем дурно не поступала. Но мне кажется, что чьи-то черные крылья уносят куда-то все мои светлые мечты, они иногда закрывают передо мной действительность… Я была ребенком, которого мать просто обожала, самой младшей во всем доме… когда мне исполнилось шесть лет, смерть унесла от меня мою дорогую мамочку…

И вот с тех пор мне кажется, что у счастья, почестей, кратких приятных отдохновений есть своя изнанка, — так сказать, противоположность. И они меняются местами. В каждом человеке обретается микроб несчастья, и он множится, заполняет непосредственное пространство…

…Распутин слушал ее с самым серьезным видом. Рукой он разглаживал свою всклокоченную бороду, похожую на густую шерсть лесного зверя. Он, слушая ее, покачивал головой. Императрица продолжала:

— Когда мое сердце, изголодавшееся по любви, дало мне понять, что Николай целиком отвечал моей мечте, я вся излучала громадную радость. Мы тогда были в Англии… Моя бабушка, английская королева, обручила нас. Мой будущий супруг был таким молодым, таким пылким. Я видела в нем настоящего рыцаря из легенды, который не только дарил мне корону, но и всеми своими силами оказывал мне защиту… Мне было ничего больше не нужно, — лишь принадлежать ему, принадлежать всей своей сущностью, целиком, отдавать ему свою жизнь, чтобы руки его всегда сжимали меня в объятиях. Он был всегда таким веселым, очаровательным, он знал, что такое радость жизни.

И вдруг мы получили ужасное известие: император Александр III был при смерти, и его медики ничего не могли поделать…

— Нужно ведь когда-то умирать, — прошептал Распутин, — понимаешь, голубка?

— Мой будущий тесть был очень сильным, крупным человеком, настоящий колосс. Человек из крови и стали.

И всего за несколько недель он угас… Николай, который никогда и не думал, что он так скоро станет императором всей России, расстался со мной, уехал на родину, чтобы присутствовать при предсмертной агонии своего отца. Мне тоже пришлось приехать в Россию из Дармштадта, чтобы присутствовать при его последних минутах жизни, затем следовать за его гробом и въехать в свою будущую столицу в черном траурном одеянии. Мой брак все комментировали по-разному. Меня обвиняли в том, что я несу смерть…

— Не стоит говорить так, матушка. Смерть настигает только эгоистов и скряг. Тот, кто любит, не умирает…

— Да слушай ты, Григорий! Через некоторое время мы приехали в Москву, где при громадном стечении народа, клира, нас с ним короновали в полном соответствии с вековыми русскими законами. Весь город сиял, все были веселы и счастливы…

— Да, да вспоминаю, мне говорили об этом. Разносчики мелких товаров приходили к отцу, рассказывали. Вечерами они после ужина рассказывали о всех этих чудесах… Они говорили, какая ты была красивая, со своими золотистыми пышными волосами, и как святость отражалась на ваших лицах с будущим мужем, когда епископ благословлял ваш брачный союз.

— А знаешь ли ты, что на следующий же день произошла страшная катастрофа?

— Что за катастрофа?

— Разве ты ничего не слыхал о давке на Ходынке? Угощения на столах, раздача подарков, привлекли громадную толпу, началась толчея, давка, и ничто уже не могло этому помешать…

Мы с императором хотели сблизиться с народом в этот день нашего счастья, используя для этого самый простой метод: предложить вкусную еду, напитки, раздать подарки, объявить амнистию политическим, отменить на год все налоги и вот на тебе! Черные крылья, о которых я тебе говорила, вновь унесли все мои светлые мечты, мои слишком заманчивые надежды. С каким страхом в душе, унынием, жаждой покаяния, покидали мы тогда с Николаем Москву. Ты знаешь, что эта суеверная, злопамятная Москва, которая всегда противилась делам великого Петра, перестала быть столицей всей России, ты знаешь не хуже меня, что она никогда не прощает…

Распутин встал. Видимо, ему не понравились слова государыни:

— Москве нечего тебе прощать, матушка, ты не виновата, в том, что тогда произошло. Господь судит не поступки, а злонамерение… Кто же и в чем может упрекнуть тебя, голубка?

— Конечно, не Бог, и не ты, кого Он послал ко мне, но люди…

— Люди — это взрослые дети. Давайте им погремушки, пусть как следует поиграют, неплохо выпьют, посовокупляются, — ах, прости, не след об этом говорить, но тем не менее, это очень важно, поверь мне. Дайте им титулы, копейку, пирожные, знамена, если им этого очень хочется, и тогда они никогда не станут творить зла…

— Григорий, сразу по тебе видно, что ты до сих пор жил в дремучих лесах, степях, да монастырях…

— Но я бывал и в кабаках и этого от тебя не скрываю. Иногда старые пьяницы-попрошайки вызывали у меня куда больше доверия, чем ухоженные, лоснящиеся попы, изо ртов которых с тонкими презрительными губами часто слетают охулки, обвинения во всех грехах абсолютно невинных женщин…

Он все больше расходился. В маленьком салоне становилось темнее, словно кто-то набросил на него серое покрывало. Слуга принес зажженный факел. Императрица его отослала назад. Она, казалось, уже устала. Но все же продолжала через силу:

— Григорий, после нашей грандиозной свадьбы, просто феерического, пышного коронования, после того, как я познала счастье быть обожаемой супругой своего мужа, мне нужно было отвечать упованиям страны, всего народа, — дать России наследника престола, но в этой связи мне приходилось так страдать от едкой критики со стороны свекрови и всех членов царской семьи, этих ревнивцев…

— Но ведь ты его дала, клянусь святым Василием!

— Да, но это произошло совсем недавно. Но перед этим было несколько опасных беременностей, я произвела на свет четырех дочерей, и наконец, в награду за все перенесенное мною зло Господь послал мне ребенка, но у него чудовищное заболевание, заболевание, которое, судя по всему наследственное, его передавали друг другу женщины моей семьи…

— Эту болезнь можно вылечить. Он выздоровеет, могу тебе в этом поклясться.

Может, Пречистая Дева явилась в детстве ко мне для того, чтобы направить меня к тебе… Я должен был спасти твоего цесаревича… Если, как говорят, Господь любит Россию, то я ее обожаю… Думай постоянно о ней, матушка, укрепляй ее, приближай ее, как можешь, к своему мальчику. Ничего не бойся… До тех пор, покуда я с вами, ни с вами, ни с ним ничего не произойдет. Получил я повеление из мрака. Я поведу Алешу по тропе жизни… Это — моя миссия… Тот, кто помешает выполнению этой моей миссии, тот лишь ускорит падение России в бездну…