семейка! А точнее: целых две. У одной мать скрывает двадцать лет, что зачала от другого мужчины, в другой отчим проститутками разговляется. О, времена! О, нравы!

– Да ладно, не парься. Я сама обо всем догадалась, когда однажды приехала сюда без разрешения. Перемахнула через забор, а тут папаша с тремя девицами развлекается. Сидит в кресле пивко дует, а три нимфы у бассейна голенькие визжат и плещутся. Я как увидела, остолбенела.

– И что отчим?

– Рассмеялся моему глупому виду и пригласил присесть, испить «холодненького».

– Что, так и сказал?

– Именно! И нисколько не был удивлен моему визиту, и не пытался ничего скрывать. Сказал просто: «Знаешь, Максим, твоя мама в курсе этих моих маленьких загулов. Так что не пытайся меня шантажировать или шокировать свою родительницу. У нас такой договор».

– А твоя мама? У нее тоже… любовник есть? – спрашиваю.

– Вот чего не знаю, того не знаю, – пожимает плечами Максим. Пока мы обсуждаем это всё, она достает продукты, разогревает, наливает, раскладывает, и вот уже перед нами на столе запеченная курица-гриль, хлеб, порезанные свежие овощи в глубокой миске, а еще бутылка коньяка, два фужера и апельсиновый сок.

– Ну-с, пожалуем к столу? – приглашает Максим.

Мы, словно голодные зверушки, набрасываемся на еду. Кушаем быстро, поскольку жутко проголодались, да и нервных моментов за минувшие полсуток было более чем предостаточно. Не хотелось больше ни открытий, ни новостей, а только вкусить яств, испить алкоголя и пребывать потом в состоянии, которое я называю «удавство». Так чувствует себя удав, слопавший парочку жирных кроликов. Лежит себе, балдеет и переваривает.

Нирвана снисходит на нас с Максим сразу после ужина. Довольные, с наполненными желудками, мы выходим на террасу возле дома, садимся в плетеные кресла и закуриваем. Выпускаем дым в черное звездное небо и полулежим, прикрыв глаза. Тишина стоит изумительная. В городе такой никогда не бывает. Там всегда шум. Если даже встать в четыре часа утра, то пусть хоть весь дом спит, а все-таки услышишь, как шуршат автомобили за окном. Это постоянный низкий гул мегаполиса, который не исчезает никогда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Здесь всё было иначе. Москва вроде бы не так уж далеко, всего в паре десятков километров, но если смотреть прямо на звезды, то создается ощущение, будто ты космонавт, парящий в вакууме. Настолько тихо вокруг.

– Максим, тебе не жалко расставаться с Костей? – задаю вопрос, который, может, в этот момент и неуместен, но мне хочется знать ответ. – Сколько вы с ним вместе?

– Через два месяца три года будет… Было бы, – поправляет себя мажорка.

– Долгий срок.

– Да уж, – отвечает собеседница. – Но так распорядилась судьба, тут ничего не поделаешь.

– Судьба… – задумчиво произношу это слово. Да, поистине умеет она сюрпризы преподносить. Иначе бы добрый, милый домашний мальчик по имени Александр не оказался сейчас в чужом доме, оставшись без родителей. Ему самому давно поры бы начать взрослую жизнь, конечно. Ждал чего-то, тянул. Вот и получил сполна за свою инфантильность. Теперь обстоятельства сдирают ее с него, словно старую краску, используя самые жесткие методы. Неприятно, больно, и деваться некуда.

– Так ты не ответила. Жалеешь, что придется с ним расстаться?

– Нет, – все так же твердо говорит Максим. – Потому что… – она поворачивается ко мне и пристально смотрит в глаза. – У меня теперь есть ты. А это значит, что между нами никого другого быть не должно и не будет.

Я молчу. Мне удивительно приятно слушать такие слова. Но вся беда в том, что я не могу ответить мажорке такой же уверенностью в собственных чувствах. Да, она мне очень нравится. Да, я испытываю к ней сильное влечение, желание, даже похоть, как ни назови. Вот только… это любовь? Правда? Я прежде ведь ее не испытывал. Лиза… С Лизой был интерес, половое влечение. Потом первое прошло, второе стало угасать, а с появлением мажорки в моей жизни вообще пропало. Так что с ней расставаться было неприятно, но совсем не больно. Так, словно бросил на дороге старый чемодан без ручки. Который, как известно, жутко неудобно нести, но так к нему привык…

И вот теперь между нами всё разорвано в клочья, и Лиза теперь наверное уже напостила в социальные сети сотню фотографий, где лежит она зареванная и несчастная. Лайки огребает полными охапками и внимание к себе других юношей. С деньгами, понятное дело, ей другие не нужны. Как перестал быть нужным я, когда оказался вовсе никаким не наследником многомиллионного состояния.

– Максим, ты меня прости, конечно, – начинаю, сам еще не зная, к чему приведут мои откровения. Может, вообще под ракитовым кустом ночевать придется или в чистом поле? – Просто я не могу…

– Ответить мне взаимностью в той же степени, верно? – предполагает Максим, прерывая мою неуверенную речь.

– Да.

– Ничего, всё в порядке, я ничего другого не ожидала, – вдруг говорит она, и на душе у меня становится намного легче. – Я ведь и сам, понимаешь… впервые испытываю такие чувства. Сильные и внезапные. Так что этот сложный путь к пониманию нам придется пройти. Если захочешь, то вместе, ну, а нет…

– Я хочу, – вдруг выпаливаю, сам от себя не ожидая. – С тобой пройти. Чтобы понять, наконец. Так запутался в себе, сил уже никаких нет. Да тут еще эти семейные тайны, от которых уже голова кругом.

– Выспаться нужно, вот что, – говорит Максим, встает с кресла и отправляется в дом. Я следую за ней. Поднимаемся на второй этаж. Проходя мимо одной из дверей, мажорка открывает ее и говорит:

– Вот твоя спальня, располагайся.

– А… ты? – робко спрашиваю.

– Я в соседней, – улыбается Максим.

Мне одновременно радостно и горестно это слышать. Первое потому, что я совершенно не готов сегодня к тому, чтобы оказаться с ней в одной постели. Второе – мне жутко хочется этого. Только не надо всё пытаться делать одновременно. Да и я жутко устал, морально прежде всего. Захожу в комнату, пожелав Максим спокойной ночи. Внутри оказывается санузел. Быстро принимаю душ, раздеваюсь до плавок и ныряю под одеяло.

Последние слова, которые напеваются сами собой в голове, это из Высоцкого:

«Нет меня, я покинул Россию!

Мои девочки ходят в соплях.

Я теперь свои семечки сею

На чужих Елисейских полях».