Если люди исчезнут, по меньшей мере треть всех птиц на Земле этого даже не заметит

Им будет не хватать регулярной кормежки и несмотря на поводки и поводья, может, отдельных добрых хозяев.

Те виды животных, которых мы считаем наиболее разумными, – дельфины, слоны, свиньи, попугаи и наши родственники, карликовые и обычные шимпанзе, – вряд ли будут по нам скучать. Несмотря на все наши усилия, иногда весьма значительные, по их защите все равно мы являемся основной угрозой.

Преимущественно нас будут оплакивать создания, которые в буквальном смысле слова не могут без нас жить, потому что они приспособились жить на нас: Pediculus humanus capitis и Pedicu-lus humanus humanus – головная и платяная вошь соответственно. Последние настолько сильно приспособились, что зависят не только от нас, но и от нашей одежды – свойство, характерное лишь для этого вида, если не принимать в расчет дизайнеров одежды. Будут огорчены также клещи, такие крохотные, что сотни их обитают даже на наших ресницах, старательно подъедая омертвевшие клетки кожи, чтобы нас не засыпало перхотью.

Мы служим домом примерно 200 видам бактерий, особенно много их в наших больших кишечниках и ноздрях, во рту и на зубах. Сотни крохотных стафилококков живут на каждом квадратном сантиметре кожи, и тысячи в подмышках, паху и между пальцами ног. Практически все они настолько генетически приспособились к нам, что уйдут вместе с нами. Мало кто из них посетит прощальный банкет из наших трупов, даже клещи: вопреки распространенному поверью, волосы не продолжают расти после смерти. Когда наши ткани теряют влагу, они сжимаются; в результате обнаженные корни волос у эксгумированных трупов придают им нестриженый вид.

Если мы неожиданно массово попадаем, обычные трупоеды очистят наши кости за несколько месяцев, за исключением тех, чья бренная плоть упадет в расщелину ледника и там замерзнет или попадет в достаточно глубокую грязь до того, как кислород и биологические бригады по уничтожению останков начнут свою работу. А что произойдет с нашими дорогими усопшими, ушедшими до нас, которых мы бережно и с соблюдением ритуалов сопроводили в вечный покой? Как долго человеческие останки, как бы это сказать, остаются? Приблизится ли род людской к бессмертию по меньшей мере столь же узнаваемым, как куклы Барби и Кен, созданные по чьей-то блестящей идее о нашей внешности? Насколько хватает результатов наших масштабных и весьма недешевых действий по сохранению и охранению наших мертвых?

В большей части современного мира мы начинаем с бальзамирования, жеста, откладывающего неизбежное весьма ненадолго, говорит Майк Мэтьюс, обучающий этому процессу по программе погребальных наук Университета Миннесоты, а так же химии, микробиологии и истории похоронных обрядов.

«Бальзамирование – это только для похорон. Ткани немного скрепляются, но затем снова начинают распадаться». Поскольку невозможно полностью дезинфицировать тело, объясняет Мэтьюс, специалисты по мумифицированию Древнего Египта удаляли все внутренние органы, в которых неизбежно начиналось разложение.

Оставшимся в пищеварительном тракте бактериям быстро начинают помогать природные энзимы, активирующиеся, когда изменяется уровень кислотности трупа. «Один из них тот же, что и размягчитель мяса Adolph’s Meat Tenderizer. Они расщепляют наши протеины, чтобы их проще было поедать. Как только мы умираем, они просыпаются, и бальзамирующая жидкость им не помеха».

Бальзамирование стало распространенным начиная с Гражданской войны*, когда его использовали для отправки тел павших солдат домой. Кровь, которая быстро разлагается, заменялась чем-нибудь, что есть под рукой и этого не делает. Часто это был виски. «Бутылка скотча прекрасно выполняет задачу, – допускает Мэтьюс. – Несколько раз она меня уже выручала».

Обнаружилось, что мышьяк срабатывает еще лучше и к тому же дешевле. До запрета в 1890-х он широко использовался, поэтому большая концентрация мышьяка иногда представляет проблему для археологов, изучающих некоторые старые кладбища в США. Обычно они обнаруживают, что тела все равно разложились, а мышьяк остался.

На смену пришел формальдегид, из тех же фенолов, что и бакелит, первая рукотворная пластмасса. В последние годы движение за «зеленые» похороны протестует против формальдегида, который при окислении образует муравьиную кислоту, яд огненных муравьев и пчелиных жал, так как это токсин, попадающий в грунтовые воды: беспечные люди, продолжающие загрязнение, даже находясь в могиле. Сторонники эко-похорон также задаются вопросом, почему после произнесения священных слов о прахе, возвращающемся к праху, мы, с одной стороны, помещаем тела в землю, а с другой – чего только не делаем, чтобы перекрыть ей к ним доступ.

Гражданская война – имеется в виду Война Севера и Юга (1861–1865).

Перекрытие доступа начинается – но только начинается – с гроба. Сосновые ящики уступили место современным саркофагам из бронзы, чистой меди, нержавеющей стали или гробам, созданным из примерно 18 миллионов метров досок из лиственных пород деревьев умеренных и тропических широт, вырубаемых ежегодно только для закапывания в землю. Но на самом деле не совсем в землю, потому что ящик, в который нас упрятывают, помещается внутрь другого, облицовочного, сделанного, как правило, из обычного серого бетона. Его назначение – поддерживать вес земли, чтобы, как на старых кладбищах, могилы не опускались и надгробные камни не падали, когда гробы под ними гниют и разрушаются. Поскольку крышки не водонепроницаемы, в днищах облицовок делают дыры, чтобы то, что капает сверху, могло вытекать.

Сторонники «зеленых» похорон предпочитают не использовать облицовок, а гробы делать из быстро разлагающихся под действием бактерий материалов, таких как картон или лоза, – или вообще без гроба: небальзамированные, завернутые в саван тела должны помещаться непосредственно в землю, чтобы начать возвращать в нее остатки питательных веществ. И хотя большинство людей за всю историю были скорее всего погребены именно так, в западном мире лишь очень немногие кладбища позволяют поступать подобным образом – а еще меньше их согласны на экологическую замену надгробному камню: сажать дерево, которое немедленно собрало бы урожай питательных веществ из человеческих останков.

Погребальная индустрия, делая акцент на ценности сохранности, советует нечто куда более солидное. Даже бетонные оболочки считаются грубыми в сравнении с бронзовыми склепами, так прочно запечатанными, что при наводнении они всплывают на поверхность, несмотря на то что по весу сравнимы с автомобилем.

По словам Майкла Пазара, вице-президента Wilbert Funeral Services из Чикаго, крупнейшего производителя таких погребальных бункеров, проблема в том, что «могилы, в отличие от подвалов, не имеют дренажных насосов». Предлагаемое его компанией трехслойное решение способно выдерживать давление двух метров воды над поверхностью – а это означает, что поднявшиеся грунтовые воды преобразовали кладбище в пруд. Оно состоит из бетонного ядра, обшитого не поддающейся коррозии бронзой, внутри и снаружи покрытой защитными АБС-смолами: сплавом резины из акрилонитрила, стирола и бутадиена – самой долговечной, жаро– и ударопрочной пластмассой из существующих.