В конце IV и в начале V вв. гунны, племена евразийских кочевников, привлеченные, вероятно, слухами о богатствах клиентов Рима вдоль границы империи, радикально изменили общую стратегическую ситуацию у европейских рубежей Рима. Двумя волнами, разделенными целым поколением, они сперва установили свое господство к северу от Черного моря в 370-х гг., а затем ворвались на Великую Венгерскую равнину в сердце Европы около 410 г. Первым следствием каждой из этих волн крупномасштабной миграции было бегство германских племенных союзов, обитавших в приграничье, на имперскую территорию. Подобное переселение подробно описано в истории вторжения гуннов в Северное Причерноморье, которое заставило два крупных племенных союза готов, тервингов и грейтунгов, а также ряд мелких племен пересечь нижнее течение Дуная. Второй волне гуннов, вторжению на Великую Венгерскую равнину, предшествовал еще один исход римских клиентов из этого региона: речь снова о готах, которые, во главе с неким Радагасием, двинулись в Италию; большая коалиция из двух отдельных групп вандалов вместе с аланами и свевами пересекла Рейн, а следом за ними перешли реку и имперскую границу бургунды. Источники не утверждают, что именно гунны вызвали этот исход. Однако гунны заняли освободившиеся территории, стоило мигрантам уйти, и наиболее вероятным объяснением этого беспрецедентного демографического катаклизма является повторение сценария 370-х гг., но на сей раз на Нижнем Дунае и на Верхнем Рейне, ибо гунны двигались на запад[422]. В итоге, гунны невольно сплотили десятки тысяч варваров, что вряд ли произошло бы когда-нибудь по доброй воле. И одновременный переход границы политически самостоятельными варварскими группировками помешал Риму их уничтожить; в противном случае, появляйся варвары по отдельности, их бы наверняка разгромили[423].

Масштабы стратегической катастрофы усугублялись, с римской точки зрения, тем фактом, что попытки империи отразить нашествие оборачивались укреплением сплоченности мигрантов. Как результат, из полудюжины отдельных союзов, вступивших в пределы империи в 376–380 и 405–408 гг., возникли два более крупных. Вестготы, со временем осевшие в южной Галлии в 418 г., объединяли тервингов и грейтунгов, принявших к себе и готов, что бежали от нашествия Радагасия на Италию. Силы вандалов, в конце концов захватившие экономически важные земли Северной Африки, житницы Западной империи, в 430-х гг. (после длительной «интерлюдии» в Испании) также сложились из обеих «исконных» групп вандалов и аланов, первоначально превосходивших их числом[424]. Важно, что эти дальнейшие политические конфигурации создавали союзы, достаточно крупные, чтобы противостоять даже регулярной римской армии. И потому эти новые группы смогли закрепиться на римских территориях, не в последнюю очередь благодаря гуннам: те подчинили себе оставшиеся германские племенные союзы на границе и начали тревожить Рим, а это означало, что империя не могла бросить крупные силы против недавних – уже обустроившихся – врагов[425]. Пусть гуннское владычество оказалось мимолетным, его коллапс лишь усилил озабоченность имперских властей, так как он привел на римские земли новые германские союзы, не уступавшие численностью вестготам и вандалам; прежде всего это бургунды и остготы.

Общая угроза выживанию империи со стороны этих непокорных иммигрантов была очевидной. Римское государство финансировало свою армию и иные виды государственной деятельности преимущественно за счет земельного налога на сельскохозяйственное производство. Когда варварские коалиции осели на римских территориях и их не удалось изгнать, налоговая база существенно сократилась, поскольку варвары подчинили себе целые провинции. Вестготы, например, первоначально расселились в южной Галлии (как и бургунды), причем с согласия империи, а вандалы захватили богатейшие провинции Северной Африки силой. Захваченные области, разумеется, перестали платить подати в имперскую казну. В то же время имперское согласие на основание новых поселений всегда истребовалось мечом, а это означало, что земли, остававшиеся во владении империи, страдали от набегов и разорения, следовательно, и поток доходов от них значительно снижался. Императоры обычно даровали разоренным территориям налоговые льготы. В общем, варвары-захватчики очень быстро спровоцировали упадок власти в Западной империи. Утрата земель и доходов подрывала способность государства поддерживать вооруженные силы и, как следствие, способность сопротивляться новым нашествиям варваров, будь то осевших на римской почве или приходящих извне. Даже вестготы, бывшие союзники империи, поспешили воспользоваться возможностью и расширить свои владения, в частности при вожде Эйрихе, который начал завоевательные войны после 468 г.; в итоге большая часть Испании и Галлии оказалась под властью готов. По мере усугубления ситуации римляне и варвары постепенно осознавали, что империя перестала быть основным игроком в политике Западной Европы; и не случайно, что финальный акт распада империи, низложение последнего западного императора Ромула Августула, случился, когда не осталось средств на выплату жалования армии в Италии[426].

Актуальность этой истории для современного мира связана прежде всего с крушением империй. Развитой западный мир имеет выраженную склонность воспринимать стратегические проблемы с позиции собственной политики – что было или не было сделано, что можно сделать в будущем, – как если бы иные стороны никак не задействованы в развитии событий. Подобного рода восприятие было свойственно и традиционной римской картине мира, которая в значительной степени сосредоточивалась на обсуждении, достаточно ли мудра пограничная стратегия, чтобы отразить любую внешнюю угрозу. Однако развитие форм политической, социальной и экономической организации в Центральной Европе римского периода подчеркивает, что не менее важно обращать внимание на действия так называемых варваров. Очень часто историки, обычно следуя римским источникам, рассуждают об имперских рубежах с точки зрения того, что Рим, в какой-то момент, лишился магии стратегических расчетов; тогда как в действительности, с учетом сложившихся условий, судьба империи зависела от того, что происходило по другую сторону границ. Рим находился в центре средиземноморской империи, которая использовала местные ресурсы для господства над значительной частью северной Европы. Главная причина падения империи и того обстоятельства, что средиземноморское государство больше никогда не доминировало в истории западного мира, заключается в следующем: I тысячелетие ознаменовало собой ключевую веху в развитии Европы в целом. Новые методы сельского хозяйства вызвали рост населения, что в свою очередь привело к появлению более сложных политических структур. Итогом же стал фундаментальный сдвиг в стратегическом балансе сил, означавший, что средиземноморские ресурсы больше не обеспечивают европейского господства. Гуннское вторжение, возможно, определило точные способ и дату гибели империи, но о именно развитие варварской Европы предрекло империи неизбежный и окончательный крах.